Узкая дверь

Я сразу узнала Милки и догадалась, что он угодил в какую-то беду. А преподавателем, по-моему, был Эрик Скунс, который в тот год был у Милки классным руководителем и весьма серьезно относился к своим обязанностям. Скунса я тогда, разумеется, не знала, но запомнила его громкий голос и черную мантию, в которой он был так похож на мистера Смартуэйта – на том портрете в библиотеке. Я выждала, спрятавшись за дверью раздевалки, и они благополучно прошли мимо. Я помню, как тяжело и громко стучали башмаки этого учителя по деревянному полу. Затем, когда их шаги стихли, я снова вылезла из своего убежища в коридор и осмотрелась.

Пустая школа, как вы знаете, всегда звучит иначе, чем во время учебного года. Кажется, что, когда все мальчики на занятиях, там вроде бы должна стоять тишина, но в воздухе постоянно висит некий невнятный шум, некое гудение, точно в сонном пчелином улье. А у отсутствия людей, у пустоты свои звуки, и в тот день в школе звучала именно пустота; пустота того пчелиного улья, где все пчелы мертвы. В школе не было ни дополнительных занятий, ни клубных или спортивных мероприятий – уж больно близок был конец триместра. Да и большинство преподавателей сразу после занятий отправились по домам. Уборщики должны были прийти только в пять. Спектакль «Отелло» предполагалось начать в восемь, что давало возможность всем участникам сходить домой, пообедать и вовремя вернуться, чтобы подготовиться к выступлению.

Не выпуская из рук свой красный портфельчик, я осторожно шагнула в коридор и, дробно топоча своими новенькими туфлями по полированному полу, пошла в ту сторону, где находился Маленький Театр – я знала, куда идти. Я не раз бывала в этом театре и хорошо помнила переплетенные друг с другом маски Трагедии и Комедии, висевшие над дверью. Мне эти маски не нравились: они меня пугали. Толкнув дверь, я вошла и увидела, что в театре темно.

Свет в зале был погашен, зато пустую сцену буквально заливало яркое зеленое сияние. На сцене была установлена декорация: каменные стены, как в башне замка, и стрельчатые окна; мне это чем-то напомнило Перечницу. А то зеленое сияние исходило из открытого люка. Его отблески на занавесе и декорациях создавали ощущение зеленой листвы. Еще издали услышав знакомые голоса и чей-то отдаленный смех, я громко спросила:

– Конрад, ты где?

Голоса смолкли. Я подошла чуть ближе. Сбоку от сцены виднелось несколько ступенек, по которым на нее можно было подняться, и я, чуть помедлив, поднялась и тут же услышала, как из залитого зеленым светом люка донесся такой звук, словно там проволокли что-то тяжелое.

– Конрад, ты тут? – снова спросила я, и мой тихий голосок показался мне оглушительно громким на пустой сцене.

А тот странный звук послышался снова, только еще ближе. Теперь мне казалось, он исходит прямо у меня из-под ног, и я вдруг подумала, что нечаянно разбудила нечто ужасное. Почти одновременно с этим из какой-то коробки, стоявшей в кулисах, раздалось неприятное шипение, и на сцену начал изливаться густой белый дым, от которого почему-то пахло мелом, резиной и опилками. Зеленое сияние как бы растворилось в этом дыму – так сухая краска растворяется в плошке с водой, – и мне показалось, что несколько капель этого ядовито-зеленого света пролилось на мои распрекрасные туфельки. И эти капли света были очень холодными! А чуть позже я заметила, что капельки зеленоватой влаги выступили и на моем красном портфельчике, который я судорожно прижимала к груди.

Я снова окликнула Конрада, но на этот раз задыхающимся шепотом. Тот жутковатый звук слышался теперь уже совсем близко, и мне показалось, что я различаю еще и чей-то голос, негромкий и очень знакомый; и этот голос нашептывал: Бекс, Бекссссс, – а исходил он из открытого люка, вокруг которого так и клубился зеленовато-желтый дым, образовывая на полу нечто вроде лужиц. Потом из этого зеленого дыма вынырнула голова с уродливо маленьким, лишенным какого бы то ни было выражения личиком над поистине гигантскими плечами.

Существуют два типа людей, Рой: одни застывают на месте, стоит оказать на них давление, а другие сразу же сами идут в атаку. Я принадлежала ко второму типу и действовала совершенно инстинктивно. Покрепче ухватившись за ремень своего красного портфельчика, я что было сил замахнулась и ударила портфелем прямо по металлической подпорке, благодаря которой дверца люка и оставалась открытой. Подпорка упала, портфель вылетел у меня из рук, чудовищная фигура тут же исчезла в люке, и тяжелая дверца захлопнулась с таким грохотом, что он, казалось, заполнил собой весь мир. Потом откуда-то из-под сцены донесся глухой стук, словно там упало что-то тяжелое, и наступила тишина. И в этой тишине испуганно запел-запричитал без слов чей-то голос.