Узкая дверь

Почему же это случилось именно в день моего рождения, хотелось бы мне знать? Догадаться я так и не смогла. Возможно, спусковым крючком послужил мой разговор с Джеромом, или мучительная сцена в родительском доме, или напряжение, связанное с необходимостью все это скрывать от Доминика. В любом случае эти воспоминания ко мне вернулись и принесли с собой пыльный запах библиотеки «Сент-Освальдз», и кислую пугающую вонь канализационных труб, и мрачный «взгляд» сливного отверстия, и жуткие звуки, которые издавали водопроводные трубы в доме моих родителей, и тот потрет мистера Смартуэйта… И вместе с вернувшимися воспоминаниями у меня возникла удивительная догадка. Я ведь всегда считала, что до пяти лет попросту преклонялась перед старшим братом. И родители уверяли меня, что так оно и было, и я, разумеется, им верила. Фотография Конрада всегда смотрела на меня с каминной полки, доминируя надо всем моим миром, точно лик Господа. Имя Конрада каждый вечер звучало в наших молитвах; он был основной темой в разговорах моих родителей; они, собственно, ни о чем другом и не говорили. И с течением времени мой брат стал воплощением всех тех качеств, которых мне недоставало. Он был не по годам взрослым; на редкость умным; делал успехи в спорте; был популярен среди сверстников; обладал привлекательной внешностью. Но самое главное – он был мальчиком. А мальчики всегда достигают поставленной цели. Девочки – нет. В лучшем случае, если они хорошенькие (и, разумеется, добрые), они удачно выходят замуж. Но доброй я не была и хорошенькой себя не считала. Я опозорила свою семью – во-первых, когда в шестнадцать лет забеременела и родила, а во-вторых, когда связалась с тем цветным парнем.

И вот наконец-то мне стала ясна вся правда; возможно, она слишком запоздала и ничем уже не могла помочь мне сейчас, но все же была очень четкой и несомненной. Это была та самая правда, которую даже мой лечащий врач так и не сумел из меня извлечь; та самая правда, что долгие годы лежала, нетронутая, в глубинах моей души и была подобна затопленному за ненадобностью стволу шахты, пока в один прекрасный день в стене этой шахты не пробили брешь. И сквозь эту брешь воспоминания так и хлынули наружу темным, смертоносным, неостановимым потоком. Конрад, мой брат; мой герой; мой друг; семейный ангел, присутствовавший за нашим столом во время каждой трапезы; безвинная жертва; тот, кто был слишком хорош для этого мира…

Я поняла, что давно уже ненавидела его.

Часть пятая Стикс (река ненависти)

Глава первая

9 июля 1989 года

Память подобно малым детям удивительно легко поддается внушению. А потому она окрашена чувствами, мечтами и убеждениями других людей. Как и ее соратник, Подсознательное, Память любит использовать метафоры и зачастую выходит из дома одетая весьма разумно и пристойно, а возвращается в пачке балерины, с волшебными крылышками за спиной и с лицом, расписанным как морда тигра.

Все детство и юность я верила, что мои воспоминания о Конраде вполне реальны; теперь же я начала осознавать, что истинные воспоминания за долгие годы вины, предположений и всевозможных мифов оказались как бы переписаны, причем многократно. Тот мой брат, которого я действительно хорошо знала, был совсем не похож на чудесного мальчика, чей лик смотрел на меня с каминной полки. По обе стороны от фотографии стояли свечи, а под ней – маленький сосуд со священной водой из Лурда. И таким, каким его описывала пресса, Конрад тоже не был. Не был он ни хорош собой, ни популярен среди сверстников, ни всеми любим. Все мое детство он подобно монолитной скале нависал надо мною. И теперь наконец-то я увидела его таким, каким он и был на самом деле: жестоким, мелочным, любителем травить тех, кто слабее.

Теперь, когда плотина на пути моих воспоминаний была прорвана, я стала припоминать самые различные проделки и детские жестокости Конрада. Он, например, любил запирать меня в ванной, угрожая мистером Смолфейсом; или, соврав что-нибудь родителям, брал меня с собой, а потом вместе со своими приятелями шатался по игровым полям «Сент-Освальдз», или вдоль старой железной дороги, или ходил на Глиняный карьер, где мальчишки курили и рассказывали всякие гадости. Родители же считали, что заботливый брат водит меня на детскую площадку, или в парк, или в библиотеку.

Только сейчас мне пришло в голову, что тот мальчик, которого я видела в первый день работы в «Короле Генрихе» – тот светловолосый мальчик со значком префекта, – вполне мог быть порожден моим подсознанием, которое в очередной раз попыталось заставить меня увидеть правду. Понятен был и тот факт, что я тогда Конрада в этом мальчике не узнала – естественно, ведь я смотрела на него сквозь линзы собственной памяти, что и делало его неузнаваемым. Но потом я посмотрела на него глазами учительницы, сняв свои дурацкие розовые очки, и он оказался самым обыкновенным ухмыляющимся засранцем, ничуть не отличающимся от любого другого школьного нарушителя спокойствия.