Немецкие университеты также склонялись в пользу правых. Выражаясь словами Рихарда Эванса, «политические предпочтения молодежи в пользу ультраправых наиболее очевидным образом проявлялись в немецких университетах, многие из которых были традиционными центрами образования, уходящими корнями в Средние века… Подавляющее количество профессоров… также были убежденными националистами». В результате университеты одними из первых приняли нацистскую идеологию в 1920-х годах, и в партию вступило огромное количество студентов. Как мы видели, со временем поддержка нацистов возросла до такой степени, что ни большая часть бюрократии, ни армия, ни президент Гинденбург, что было наиболее зловещим признаком, не предпринимали никаких действий, чтобы ограничить их влияние; элиты предпочитали нацистов (которых, как они считали, могли контролировать) не только коммунистам, но и социал-демократам.
Но почему же немецкие элиты, офицеры и бюрократы настолько противились веймарскому эксперименту? Отчасти причина связана со структурными факторами, определяющими природу жизни в коридоре; все они в своей основе восходили к прусской земельной аристократии. Обладатели земельных интересов часто рассматривают усиление общества и зарождение демократии как игру с нулевой суммой, и не зря. Промышленники и профессионалы обладают активами (в виде экспертизы, знания и навыков), сохраняющими ценность и после преобразования экономики; их городской образ жизни предоставляет им новые возможности для организации и сохранения политического влияния в динамическом процессе Красной королевы. Но это не так в случае землевладельцев, которые опасаются потерять свои земли, отнять которые гораздо легче, чем отнять фабрики у промышленников или лишить навыков профессионалов. Общественная мобилизация часто выдвигает требования земельных реформ и отмены привилегий для землевладельцев, и ситуация в Веймарской республике не была исключением (даже если таким попыткам и препятствовал президент Гинденбург, сам принадлежавший к земельной аристократии и разделявший ее беспокойство). Землевладельцы также боялись, и также вполне справедливо, стать маргиналами по мере смещения политического центра в результате демократизации политики. Все это заставляло их с сомнением взирать на зарождающегося Обузданного Левиафана.
Роль землевладельческой элиты в послевоенной Германии иллюстрирует более широкий аргумент. До сих пор мы подчеркивали разную природу политики внутри и вне коридора, а в этой главе мы рассматриваем, как борьба между государством и обществом может вывести нацию из узкого коридора. Очевидно, что чем уже коридор, тем легче обществу выпасть из него. Рассмотрим, например, схему 5. В левой части показан более узкий коридор, а в правой – более широкий. В следующей главе мы обсудим различные факторы, определяющие форму коридора, и как от них зависит не только вероятность остаться в нем, но и войти в него. Сейчас же отметим, что власть и богатство землевладельцев, как это было в веймарской Германии, это один из факторов, сужающих коридор, – потому что страх землевладельцев потерять свои земли и власть порождает нежелание идти на компромиссы и существовать совместно с мобилизованным обществом, а их непримиримость усиливает радикальность общества. Так что ситуация в Германии походила скорее на левую часть схемы 5, что было чревато нестабильностью.
Схема 5.
Форма коридораОтношение прусской элиты к переменам и структурные трудности, которые она порождала для существования в коридоре, – это довольно типичное явление. Особенность именно прусской элиты состояла в том, что у нее лучше получалось формировать коалиции для сопротивления мобилизации общества. Прежде всего нужно отметить, что многие высшие офицеры, судьи и бюрократы происходили как раз из этого класса и разделяли его точку зрения. На протяжении второй половины XIX века прусская элита оставалась довольно сплоченным и политически доминирующим слоем, даже несмотря на происходящие социальные перемены. Это убеждало ее представителей в том, что они способны контролировать политику Германии и при необходимости даже повернуть часы вспять ко времени Отто фон Бисмарка.