Получался замкнутый круг: увеличение объема операций и прибылей приводило к очередному усилению политического влияния. К 2006 году финансовый сектор выделял 260 миллионов долларов на политические кампании (по сравнению с 61 миллионом в 1990 году). Последствием этого стало продолжительное и смелое дерегулирование финансов. В то же время была сокрушена еще одна опора финансового регулирования в эпоху после Великой депрессии, начиная с принятия в 1994 году Закона Ригла – Нила об эффективности банковского взаимодействия и создании филиалов между штатами, который ослабил регулирование банков и запустил серию слияний, приведших к созданию гигантских банковских корпораций, таких как
Продолжительное дерегулирование способствовало росту неравенства. Мегаприбыли Уолл-стрит не только усиливали неравномерное распределение дохода между владельцами крупных финансовых институтов, включая хеджевые фонды, специализировавшиеся на рискованных инвестициях для богатых клиентов, но и общее неравенство, потому что высокопоставленные менеджеры и трейдеры финансового сектора стали получать огромные компенсационные пакеты с бонусами. Заработные платы работников и руководителей в финансовом секторе, которые до 1990 года примерно соответствовали заработным платам в других секторах, с тех пор стали резко расходиться. К 2006 году работники финансового сектора получали на 50 процентов больше, чем их коллеги в других секторах, а руководящие сотрудники финансового сектора – на целых 250 процентов больше руководителей схожей квалификации в других областях.
Индикатором такого неравенства служит доля национального дохода, приходящаяся на высший 1 процент и высшую 0,1 процента в распределении доходов, соответствующие очень богатым и богатым, среди которых были крайне непропорционально представлены владельцы и исполнительные директора финансовых корпораций. Один процент самых богатых американцев в 1970-х годах получал примерно 9 процентов национального дохода. К 2015 году этот показатель вырос до 22 процентов. Еще более резким был рост доходов высшей 0,1 процента – с 2,5 процента национального дохода в 1970-х годах до почти 11 процентов в 2015 году.
Вторая проблема связана с распределением ресурсов. Финансовый сектор, передающий фонды от их владельцев тем, кто старается воплотить в жизнь новые идеи и инвестирует в них, играет ключевую роль в повышении эффективности экономической деятельности. Но когда он становится слишком концентрированным, специализирующимся на рискованных сделках и оказывающим политическое влияние, он, соответственно, превращается в источник расползающейся во все стороны неэффективности. К моменту финансового кризиса 2007–2008 годов финансовый сектор прошел далеко в этом направлении. Чрезмерные риски коренились в неотрегулированной конкуренции, поощрявшей многие институты безрассудно раздавать кредиты и подталкивать к рискам свои трейдинговые отделения, обещая инвесторам повышенную доходность. Склонность к рискам подогревало и убеждение многих ведущих финансовых институтов в том, что правительство и Федеральный резервный банк ни за что не позволят им пойти ко дну даже в случае серьезнейших промахов (и они не ошиблись). В конечном итоге крах таких рискованных инвестиций привел к финансовому кризису, превратившемуся в глобальную экономическую катастрофу. Хотя Закон Додда – Франка 2010 года и более строгие регулирующие правила федеральной резервной системы попытались ограничить рискованные операции и ослабить негативные последствия финансовых потерь для экономики, они добились лишь частичного успеха. Финансовый сектор с его мощным лобби оказал сильное сопротивление и не дал в полной мере реализовать все ограничения, а порой стремился и отменить их. По существу, сектор с тех пор стал еще более концентрированным. Доля пяти крупнейших банков финансовой системы США, увеличившаяся с 20 процентов в 1990 году до 28 процентов в 2000 году, в настоящее время составляет свыше 46 процентов.
Сверхогромные фирмы