Узкое ущелье и Чёрная гора

В первый же день раскопок Боссерт собрал членов экспедиции в том месте, где в последнее посещение Каратепе нашел длинную финикийскую надпись. Мимоходом он заявил, что это место (ничем не отличавшееся от окружающей местности, ибо после открытия надписи он его тщательно замаскировал) он считает самым подходящим для начала раскопок. С большим удовольствием он прислушивался к восторженным восклицаниям своих сотрудников, когда после снятия небольшого слоя земли и песка, они обнаружили ортостат, покрытый отчетливо выступающими строчками финикийских письменных знаков. Но когда он, совершенно уверенный в успехе, захотел повторить эффект, заставив таким же чудесным образом восстать из пепла иероглифическую надпись, когда он приказал копать дальше на расстоянии нескольких метров, когда снова обнажился ортостат, покрытый иероглифами, — тут он понял, что ошибся. Знаки, которые он при беглом обзоре и в надвигавшихся сумерках принял за иероглифы, теперь, при ярком солнечном свете, оказались рунами, похожими на письмена следами, оставленными временем на поверхности камня.

Трудно представить себе его разочарование! Конечно, при всех обстоятельствах имело смысл продолжать раскопки, однако Боссерт никак не мог разделить энтузиазма своих помощников. Он уставился на серый камень, который с каждым взмахом лопаты все явственней выступал из земли, надеясь увидеть длинную связную иероглифическую надпись, и мысль о том, что эта надпись вместе с найденными ранее семитскими письменами составила бы желанную билингву, не покидала его в течение всех летних месяцев.

В такие моменты продолжение научных изысканий часто зависит от характера самого исследователя. Боссерт приказал продолжать раскопки и производить зондаж в разных местах. И тут произошло нечто совершенно неправдоподобное — на расстоянии метра от псевдохеттских иероглифов была обнаружена настоящая иероглифическая надпись!

Экспедиция на Каратепе осенью 1947 года была наиболее успешной. При последующих раскопках находили еще многое, особенно тщательно были обследованы окрестности, причем на Домузтепе — «святой горе» было обнаружено хеттское укрепление. Однако результаты осенних раскопок намного превзошли все позднейшие.

Вместо абстрактного описания архитектоники плана крепости на Каратепе мы предпочитаем передать личные впечатления, ибо план вносит ясность, а впечатление от личной встречи передает обстановку.

1 октября 1951 года отцу О'Каллагану, двум немецким студентам и мне удалось с помощью каймакама города Кадирли нанять джип, который должен был отвезти нас на Каратепе. Патер был высоким полным человеком, всегда веселым и притом набожным, обла давшим множеством противоречивых качеств. О'Каллаган был американцем, востоковедом Римского библейского института и иезуитом, охотно пел старинные немецкие народные песни (он в совершенстве владел многими живыми и мертвыми языками) и по нескольку раз в день внезапно удалялся от общества, чтобы погрузиться в чтение своего латинского молитвен ника.

Оба студента любили приключения, были любопытны и нетерпеливы. Их нетерпение послужило причиной того, что, вопреки настойчивому предостережению Боссерта не предпринимать поездки на Каратепе в тем ноте, мы выехали из Кадирли в семь часов вечера. Однако благодаря тому же нетерпению мы обогатились впечатлениями, которые останутся для нас незабываемыми.

После тридцатиминутной езды без дороги по равнине оказалось, что турецкий шофер потерял направление. Мы въехали в Черные горы, не зная дороги. Наш джип, незаменимый для подобных экскурсий, был очень стар. Когда внезапно наступила ночь и водитель включил фары, оказалось, что горит только одна. Было полнолуние, но небо покрывали тучи. Поездка оказалась крайне опасной. Мы пересекали бурные потоки, перебирались через скалы и спустя некоторое время имели все основания считать себя окруженными пропастями. Когда водитель, внезапно затормозив, заглушил мотор и нас вдруг обступила тишина горной ночи, состоялась таинственная встреча. Странные звуки возвестили о ней — тяжелые, глухие шаги, нежное сопенье, прерывистое дыхание. Затем свет фары нашей одноглазой машины начали пересекать верблюды, много верблюдов, нагруженных тяжелой кладью, — караван. Слева и справа они проходили мимо машины, сопровождаемые гортанными окриками закутанных мужчин, не удостаивавших нас даже взглядом и делавших вид, будто джип на этой дороге среди ночи — обычное явление. Наш водитель обменялся с ними тремя-четырьмя словами-восклицаниями. Но, когда призрачное шествие минуло нас и мы в своей дребезжащей машине покатили дальше по осыпям Черной горы, желание достичь цели стало вдруг очень острым, ведь мы пересекли древний караванный путь, и нашему водителю стало казаться, что теперь он узнает дорогу.