На следующий день Клемперер вновь захотел видеть Наталью Сац на своем концерте, отказаться она не могла: «Когда Клемперер дирижирует, он совсем другой, чем в жизни. В жизни он может и раздражать, и казаться громоздким, с ним есть о чем спорить. Когда же дирижирует - это такая огромная правда, что хочется только вбирать ее. Клемперер-дирижер - огромная загадка природы, ее неповторимое чудо. Он создан с ювелирно точной отработкой всего внешнего, поразительной силой и многогранностью внутреннего.
Все в нем задумано для одной цели: он - дирижер. Репетировать жесты перед зеркалом? Ему это неизвестно. Жесты приходят только во время музыки, ее задачами тут же рожденные. Клемперер, весь огромный Клемперер, входит в звучащий оркестр, как рыба в воду, чтобы стать неотделимым от музыки».
После концерта дирижер ждал Сац в артистической, она увидела около двери очередь из весьма авторитетных людей, но никто не заходил. «Дверь артистической приоткрылась и показались совершенно мокрая голова и шея полуголого Клемперера. Интересное там было: совершенно мокрая, точно ее принесли с речки, фрачная рубашка, которая, когда он дирижировал, была так хорошо накрахмалена, а теперь стала такой жалкой. Оказывается, дирижировать - это и огромная чисто физическая отдача! Он и сидел сейчас какой-то вдруг осунувшийся, подурневший. Все отдал Бетховену, концерту, нам!»
Так и повелось: приезжая в Москву в дальнейшем, Клемперер, уже выходя из вагона, спрашивал у встречавших: «Как дела у Детского театра и Наташи?» А Наташе было не до романтических отношений - все ее мысли занимал театр, личная жизнь была на третьем плане. Московские же поклонницы заваливали дирижера цветами после концертов. Популярность его была фантастической. Бисировал он по несколько раз, так случилось на первом московском исполнении сюиты Курта Вайля к «Трехгрошовой опере» Брехта, «Баллада о Мэкки-ноже» повторялась им трижды, Большой зал консерватории ревел от восторга. В 1931 году Сац выезжала в Берлин ставить «Фальстафа» Верди, дирижировал Клемперер. Поездки за рубеж прекратились после ее ареста в 1937 году.
А среди тех, кто слушал стоя музыку, бывал и Борис Пастернак, когда-то мечтавший о карьере композитора и готовившийся к поступлению в консерваторию. У него даже есть строчки об этом: «Рифма не вторенье строк, а гардеробный номерок, талон на место у колонн.» Стихотворение это написано в 1931 году и посвящено Зинаиде Нейгауз, супруге известного пианиста, которая станет женой поэта.
Трудно поверить: на сцене консерватории танцевала сама Майя Плисецкая, хотя видели это немногие. В конце 1949 года на сцене Большого зала проходили репетиции правительственного концерта к 70-летию Сталина. Многие мечтали выступить, но позвали лишь самых доверенных, а среди них и Плисецкую. Ее вызвали и поручили станцевать прыжковую вариацию из балета «Дон Кихот», сказав: «Тебе выпадает высочайшая честь. Будешь участвовать в кремлевском концерте 22 декабря». Репетиции проходили ежедневно в Большом зале консерватории: «Начались многочасовые бдения. Ни класса, ни завтрака, сиди битый день на скрипучих креслах консерватории. Жди, когда вызовут. В партере полно сосредоточенных, внимательных господ-наблюдателей. И комиссия, и коллегия, охрана НКВД - все тут как тут. Сверяют физиономии артистов с их “личными” делами по отделу кадров. Каждый номер гоняют по сто раз. Репетируют поклоны, выход, уход, реверанс к богу. Тут пишу бог с маленькой буквы, Сталин был роста мелкого.
Все поют и поют дуэтом Козловский с Михайловым. Народную песню. Вот-вот сорвут голоса. В полную силу, отлынивать не дадут. Вера Давыдова, от тайной страсти к которой пылало кавказское сердце полководца народов (Москва полнилась слухами), повторяет и повторяет свою бархатную арию. Арий поменяли немало, силятся подобрать самую-самую... Валерия Барсова, знаменитое колоратуро той поры, тяжелая, приземистая, зябко кутается в оренбургскую шаль. Голос устал, похрипывает. Зал консерватории не самый теплый в Москве. Томится Лепешинская. Без нее правительственные концерты не обходились. Сталин ей симпатизировал, прозвав «стрекозой» (опять же слухи). К тому же составители концертов никогда не забывали, что грозный муж балерины - соратник людоеда Берии (Леонид Райхман. -
Со мной опять все неладно. Прыжковая вариация - совсем кроха, каких-то сорок секунд. Не успеет юбиляр со зваными гостями рассмотреть молодое дарование, полюбоваться техникой прыжка. Назавтра велят повторить соло дважды.