Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей

Прыгаю вторично, теперь с другой ноги. Опять нехорошо. Музыка та же, как шарманка. Следующий день просто сижу. Танцевать не зовут. Похоже, выкинут из концерта. Лавровский предлагает комиссии “художественное” решение. Пианисту сыграть прыжковую вариацию Лауренсии, а мне дважды пропрыгать “Дон Кихота”. Эрудиты соглашаются. Я с трудом свожу концы с концами: сама танцую, сама балетмейстер. Но сцена консерватории привольная, широкая, прыгаю во всю мощь. Стараюсь. Вылететь из концерта нельзя. Затопчут, засмеют: не подошла. Рыльце, похоже, в пуху. Комиссия - коллегия довольны. Подзывают, спрашивают, не лучше ли одеться в пачку красного цвета. День-то красный, великий для человечества. Ясно, соглашаюсь. Предложите танцевать хоть в маскировочном халате, покорюсь. Обратного ходу нет. Засмеют, растопчут. А какого цвета, товарищ Плисецкая, будет головной убор, в тон? А прическа? Всем интересуются, гады. Бдят. Юбилей справляли днем позже календарного дня рождения».

Участие в юбилейном концерте повлияло на карьеру балерины - через два года ей присвоили звание заслуженной артистки РСФСР.

История Московской консерватории прошла разные этапы. Чего здесь только не происходило! Сегодня многие говорят о недостаточном внимании государства к развитию музыкальной культуры, а бывали моменты, когда это внимание носило слишком выраженный характер. Вот ставший уже историческим документ, характеризующий прошедшее время. В отчете о проверке Московской консерватории, составленном на имя М.А. Суслова и датированном 2 февраля 1948 года, консерватория была названа «питомником формалиствующих (слово-то какое! - А.В.) молодых композиторов и музыковедов». Далее говорилось: «Воспитание молодых композиторов, отданное на откуп Шостаковичу, Шебалину, Ан. Александрову, принимало все более формалистический характер. Творчество значительной части студентов-композиторов несет отпечаток нездоровой атмосферы на композиторском факультете: отгороженность от жизни, замкнутость в кругу технических, формальных задач, абстрактность и схоластичность музыкального языка, крайний индивидуализм, при обостренном интересе к западноевропейской модернистической музыке и при явно выраженном пренебрежении к демократическим музыкальным средствам и жанрам. Ни директор консерватории Шебалин, ни тем более педагог Шостакович даже не пытались предотвратить эти вредные увлечения вверенной им молодежи. Шебалин упорно добивался исключения политэкономии и философии из учебного плана композиторского отделения “как излишних для музыкантов”, член парткома Д. Ойстрах постоянно выступает против обучения пианистов и скрипачей основам марксизма-ленинизма. Профессора Нежданова, Козолупов, Юдина говорят своим студентам: “Меньше занимайтесь марксизмом, это - прикладная дисциплина, за нее можно браться в последнюю очередь”. Многие педагоги консерватории не ходят на собрания. Газет не читают, в политике не разбираются». Проверка не прошла для консерватории бесследно, вскоре, в июле 1948 года, директор консерватории композитор-формалист Виссарион Шебалин был снят с должности. Выгнали и Дмитрия Шостаковича, лишив его звания профессора. Причем увольнение произошло своеобразно - композитор пришел на занятия, а ему отказались выдавать ключ от аудитории. Уволили его за дело - совсем не разбирался в марксизме-ленинизме, а ведь ему доверили принимать экзамен по этому важнейшему для всех музыкантов предмету. Но что он мог спросить? Как-то сидит Шостакович на экзамене в консерватории и думает, какой бы вопрос задать студенту, чтобы тот наверняка ответил. А в аудитории висит плакат «Искусство принадлежит народу. В.И. Ленин». Композитор спрашивает: «Кому принадлежит искусство?» Студент молчит. «Ну кому, подумайте, вспомните, что Ленин по этому поводу сказал?» Студент - бестолочь такая! - так и не понял, и двойку получил. А в другой раз Шостакович поставил пятерку студентке, которая на вопрос, что такое ревизионизм, ответила: «Это высшая стадия развития марксизма-ленинизма». В Союзе композиторов его тоже мучили, заставив изучать работы Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР». Все советские люди должны были прочитать их и законспектировать. Так к Шостаковичу прикрепили специального преподавателя, проверявшего его тетрадки, которые за композитора вел его друг Исаак Гликман.