Узник

— Ты всё еще желаешь меня убить, выйдя за пределы своей клетки?

— Всё еще.

— Тогда ты не заслуживаешь моего «доброго утра», — произнесла я и уже хотела уйти, но он меня остановил, что-то неразборчиво сказав. — Что? — переспросила я, понимая, что не он тихо говорит, а я вдруг стала слышать хуже. Даже собственный вопрос в моих ушах прозвучал как приближенное эхо.

— Оставь пирог.

Кивнув головой, я поставила пирог перед решеткой и отправилась вниз. Почему-то мне вдруг показалось, что я совсем не выспалась. На плечи упал груз минимум трехдневного недосыпания, и я, еле волоча своё тело, медленно опустилась на успевшую остыть кровать. Укутавшись в одеяло и прикрывшись сверху пледом, я провалилась в глубокий сон, обнимая большую, пышную подушку.

Когда я проснулась в восемь вечера, я подумала, что сейчас всё еще утро, и я пролежала не более десяти минут. Посмотрев же на мерно тикающие часы, я пришла в ужас и хотела быстро встать, но у меня это не получилось. Тело словно выдохлось — легкие отказывались нормально функционировать, а свинцовые ноги еле как передвигались по комнате. Однако мне слишком сильно хотелось в уборную, так что я осилила этот рубеж.

После туалета мне стало гораздо легче, но моё тело всё еще двигалось медленнее, чем мне хотелось бы. В доме было очень холодно, а на улице тихо и мерно моросил осенний дождик, словно пытаясь не досаждать мне своим присутствием. Разведя огонь в камине, я отправилась на кухню и, поставив кастрюлю на плиту, начала ожидать кипения воды, чтобы закинуть упаковку магазинных пельменей.

Казалось, будто вода не собиралась закипать сегодня. Съежившись и подобрав ноги под себя, я обняла свои подрагивающие колени. Сидя на стуле, я смотрела на капающие с крыши небесные слёзы. Наблюдая за их мерным отрыванием от края черепицы, мне вдруг захотелось пить, но я не сдвинулась с места, чтобы не спугнуть то незначительное тепло, которое успела создать вокруг себя в этой холодной комнатке.

Около пяти минут я варила пельмени, после чего залила их кетчупом и отправилась наверх. Впервые я взяла с собой две порции, решив поужинать со своим узником.

— Как ты не сходишь с ума, сидя вот так вот в четырех стенах и ничего не делая? — спросила я своего собеседника после того, как его порция была передана ему через прутья клетки.

— Кто сказал, что я ничего не делаю? — поинтересовался он, заставив меня вопросительно посмотреть на него. — Я собираю вот это, — приглушенно добавил он, после чего показал потертый кубик Рубика.

— Раньше не видела его у тебя, — сдвинула брови я.

— А я раньше не ел пельмени с кетчупом, но не смотря на это решительно убежден, что это ужасно.

— Странно — я была уверена в том, что завернутое в тесто мясо, политое соусом кровавого цвета, тебе придется по душе.

— Мне было бы по душе, если бы начинкой этих пельменей была ты. Но — да, теперь мне действительно приятнее это употреблять.

— Наверное, ты сектант.

— Скорее я жертва сектантов.

— Сложное детство? — спросила я, но он не ответил. — Почему тебя никто не ищет? Ни одной листовки. Нигде. Порешил всех своих знакомых?

— Их порешило время.

— Не уверена, что правильно поняла формулировку твоего ответа, — я не хотела вдаваться в подробности его слов и влезать в душу к тому, кто меня ненавидит, поэтому перевела разговор на более интересующую меня тему. — За что именно я удостоилась твоей ненависти, о, незнакомец, ворвавшийся в мой дом, причем неудачно.

— Почему неудачно?

— По-моему, это очевидно — ты проник через окно в заброшенную комнату в хэллоуинском гриме, с надеждой притаиться, однако дверь изнутри была заперта. Плюс к этому — ты стал пленником. Так почему ты выбрал именно мой дом? Или правильнее говорить — меня?

— Перечитай басню, которую я вчера упомянул.

— Ты непременно хочешь меня прикончить?

— Не пойми меня неправильно, но непременно.

— Как тут вообще можно понять неправильно? — тяжело выдохнула я. — Слушай, я слишком гуманна, чтобы заморить тебя голодом, поэтому ты будешь пока что жить. Однако, если вдруг однажды ты окажешься на свободе и получишь свободный доступ к моей шее, обещай хотя бы, что я не буду мучиться.

— Обещаю.

С этой минуты мы стали опасными знакомыми, в некотором смысле зависящими друг от друга: я обещала, что в ближайшее время он не умрет от голодной смерти, а он обещал, что в случае своего освобождения, я не умру от мучительной. После данных нами обещаний, мой пленник стал более общительным и страх перед ним начал постепенно терять свои рубежи в моём сознании.

— Я не спрашивала, потому что прежде мне было безразлично… — на одном выдохе произнесла я. — Как тебя зовут?

— Ричард.

— Который «Львиное Сердце»?

— А тебя?

— Меня зовут Камилла.

— Которая «цветок»?

XII