Узники Алексеевского равелина. Из истории знаменитого каземата

22 марта генерал Троцкий отправил генералу Дубельту следующий рапорт: «Содержащийся во вверенной мне крепости преступник Бакунин всепокорнейше просит Ваше Превосходительство об исходатайствовании дозволения: 1) на свидание с братом его, 2) получение от него некоторых съестных припасов с моим первоначальным освидетельствованием, 3) от него же на получение дозволенных книг, 4) перед обедом пить рюмку водки, 5) прогуливаться и 6) быть водиму в баню, хоть два последние действия по устройству секретного замка и расстоянию от оного бани не соответствует силе повеления от 11 марта за № 492, то об удовлетворении его убедительной просьбы имею честь довести о сем до сведения Вашего Превосходительства.

Также покорнейше просит дозволения иметь ему чернила и бумагу, разумея о тетради прошнурованной с переномерованными листами за скрепою и печатью коменданта.

При сем имею честь покорнейше просить Вашего Превосходительства, можно ли дозволить прогулку и хождение в баню арестанту Геронтию Леонову».

Дубельт отказал в разрешении на свидание и на хождение в баню, но дал положительный ответ на пункты 2, 3, 4 и 5, то есть разрешил ему получать передачи, книги, пить перед обедом рюмку водки, пользоваться прогулкой, а также иметь чернила и бумагу. По отношению же к Геронтию Леонову Дубельт не допустил просимых для него льгот: прогулки и хождения в баню. Оставалось сделать еще одно коренное отступление от правил: разрешение переписки. 1 апреля 1854 года комендант препроводил в III Отделение письмо Бакунина на имя брата и попутно спрашивал: «Убеждаясь его просьбою, так как не последовало разрешение на свидание с ним, на предбудущее же время имею честь покорнейше просить разрешения, можно ли ему дозволить написать к брату своему». Дубельт разрешил Бакунину продолжать переписку с родными.

Переписка Бакунина с Прямухиным за время его пребывания в Шлиссельбургской крепости шла довольно оживленно. В деле сохранились бумаги, при которых препровождались письма Бакунина из крепости в III Отделение и к Бакунину из дома через III Отделение в крепость. По этим бумагам можно подсчитать, что Бакунин получил 12 писем, препровожденных III Отделением 19 апреля, 12 мая, 22 и 23 июня, 3 июля, 4 августа (2 письма), 16 августа, 7, 15 и 20 октября и 14 декабря. Бакунин отправил 12 писем: 1, 19 (два письма) и 29 апреля, 14 июня, 12 июля, 26 августа, 4 (два письма) и 25 октября, 18 ноября и 29 декабря. В 1855 году было отправлено Бакунину 9 писем: 5 и 14 января, 10 и 19 мая, 11 июня, 25 августа, 19 сентября, 6 октября и 14 декабря. От Бакунина принято и переслано пять писем: 10 марта, 18 апреля, 6 июня, 25 июля, 29 августа. В 1856 г. Отделение переслало Бакунину 7 писем (9 и 19 февраля, 9 и 19 марта, 14 и 21 мая, 16 июля) и от Бакунина в Прямухино пять писем: 12 января, 9 апреля (два письма) и 18 июня (два письма), в 1857 году было одно письмо к Бакунину (переслано 25 января) и два письма от него (4 и 25 февраля). Возможно, что не все препроводительные отношения сохранились и переписка шла еще чаще и писем было еще больше. Указаний на то, что какие-либо письма были задержаны и не переданы по назначению, как это было в начале заключения Бакунина в равелине, в деле нет. По-видимому, переписка шла гладко. Письма к Бакунину шли из Прямухина, и только раз, 12 мая 1855 года, мать Бакунина отправила Дубельту два письма из Севастополя от Александра Александровича Бакунина, принимавшего тогда участие в военных действиях, с просьбой, ежели только возможно, доставить эти письма Михаилу Бакунину и, если этого сделать нельзя, вернуть их ей обратно. О содержании этих писем читавший их чиновник дал следующий отзыв: «Александр Бакунин описывает некоторые военные действия в Севастополе, в одном месте он говорит о превосходстве иностранных штуцеров, уничтожающих почти нашу полевую артиллерию». И такие значительные письма Дубельт разрешил передать Бакунину.