Узники Кунгельва

…Сегодня со мной впервые заговорила МАТЬ СЕМЕЙСТВА. Подсознательно я ожидал её появления уже давно. Как только всё это началось. А может, и ещё раньше. Её вещи повсюду. Ею пахло из шкафов со сложенным с маниакальной аккуратностью бельём. Просыпаясь, я чувствовал лёгкий флёр чужого присутствия — словно в кресле у изголовья кровати кто-то сидит и читает книгу. Иногда сквозь сон я даже слышал шорох страниц. Хотя, конечно, это всегда оказывались голуби или дождь, стучащий по карнизу и по крыше. Тащась на кухню, чтобы приготовить себе кофе, я чувствовал опустошённость. Всё детство и юность я стремился к одиночеству… с тем, чтобы искать потом общества в чужой, покинутой квартире почти на краю света.

Но заговорила она не так, как я ожидал. С самого начала я думал, что передо мной рано или поздно во вспышке света появится призрак с развевающимися волосами, валькирия, принесённая небесными конями, которых запрягает в свою колесницу само Время.

Это на первый взгляд обычный телефонный справочник в кожаной обложке без каких-либо опознавательных знаков, разве что с изрядно помятыми уголками. Открыв его, я получил возможность созерцать написанные выцветшими чернилами номера. Перелистнув ещё несколько страниц, я обнаружил, что «А» закончилось, а пустые страницы бесцеремонно заполнял текст. Сверху стояли даты апреля восемьдесят седьмого года. В промежутке между линиями могло уместиться до трёх строк рукописного текста. Выделялась буква «и», она словно стартовала в космос.

Томик в красном переплёте просто взял и появился на неприкаянном табурете в коридоре. Этот табурет стоял там, сколько себя помню. Я использовал его, чтобы развешивать на растянутых под потолком верёвках бельё. Помимо справочника, там возникла кипа жёлтых бумажек — в основном бланки оплаты за коммунальные услуги, вырванные из того же справочника листочки с маловразумительными пометками и безымянными номерами. Рядом высился чёрный телефонный аппарат с дисковым набором; мы с ним пялились друг на друга добрых пять минут. Я не стал спрашивать себя, откуда он мог здесь взяться. Просто поднял трубку и послушал. Тишина. После чего взялся за провод и проследил до телефонной розетки, скрытой здесь же, в коридоре, за шкафом со старыми головными уборами и всяким хламом. У самой розетки провод был обрезан, вилки не было.

Вернулся и снова послушал тишину. Наверное, стоило, как только он материализовался, его уничтожить, но…

Всему своё время.

Я взялся за изучение справочника. Приведу здесь одну из заметок без даты — таких очень много, куда больше чем тех, что имеют хотя бы какое-то заглавие.

«Будем садиться за стол. Отец весь день двигал мебель. Он сегодня беспокойный. Говорит, что за окном летают ракеты. Закрыли все окна, но он всё рано бродит и что-то бормочет. Науськала девочек с ним поговорить. Анна говорила четыре минуты, Ольга двенадцать, Мария только две и всё время смотрела на Анну. Они слишком зависимы друг от друга. Наказала её, лишив обеда и отправив в комнату. Ольга говорит, не нужно так делать. Ольга говорит, она только радуется от этого. Неужели это правда? Неужели ей нравится быть отдельно от семьи? Я придумаю, что с ней делать. Девочек так трудно воспитывать. Неблагодарные особы так и норовят пойти тебе наперекор».

Кто стал бы тратить время на столь бессодержательные заметки? Честно говоря, мой багаж знаний касательно женских дневников оставляет желать лучшего. Чёрт его знает, чем они умудряются заполнять его на протяжении сотен страниц! Молодые и незамужние, наверное, душевными переживаниями, но, судя по всему, тяга к ведению дневников с возрастом может перерасти в душевное заболевание.

Подобных записей там десятки — каждая норовит перещеголять предыдущую в бессвязности, каждая норовит погрузить тебя в сон. То, что их объединяет, очень трудно выразить словами. Это… чувство тревоги, что ли? Иногда восходящее до паники, оно сквозит в простых словах и предложениях, словно гудение басовой струны на гитаре. Все события, которые попадали на эти страницы, ограничивались четырьмя стенами, и это тоже странно тревожило. Они были затворниками? Похоже на то. Иногда мысль матери семейства — а это, без сомнения, она вела дневник — терялась, и получалось что-то вроде этого: «Опять пришли, смотрели полтора часа, потом улетели. Мыла полы, цветы засохли. Везде эти насекомые, послала младшую за валерианой, но никуда не пустила. Мыло, аспирин. Ах, Елисей, Елисей, что же ты молчишь! Укрыла тебя одеялом. Не кашляй, сегодня хороший день. Прочту тебе твои любимые книги, все до единой».

Девочкам приходилось несладко. Возможно даже горше чем мне…