Открыл на компьютере заметки, касающиеся моего ненаписанного романа, прочитал несколько абзацев. Закрыл. Нет, пожалуй, с дневником всё в порядке…
3
Алёна не слишком удивилась бы, увидев по пробуждении собранную дорожную сумку. Однако следующие несколько дней они провели так, как и полагается туристам-патриотам и бродягам, что исследуют без определённой цели дальние занимательные уголки страны. Много блуждали по округе, общались с людьми, которые вроде бы стали даже чуть более дружелюбными. Часто вместе, но иногда по отдельности. Что-то произошло между ними — будто любимый пластиковый экскаватор, с которым и в песочницу, и в деревню, треснул, и никакой от него теперь радости.
Юра много времени проводил, беседуя с Вилем Сергеевичем. Встретив его на следующий день в кафетерии, молодой преподаватель спросил: «Как продвигается ваше расследование?», желая услышать, наверное, новые мысли по поводу трагедии, что разыгралась недавно. Но Виль Сергеевич несказанно удивился вопросу. Кажется, он уже забыл, как передавал вчера с рук на руки тело Славы вторично приехавшим полицейским, куда более хмурым, чем ранее. «Это же не самосуд?» — спросил тот, что казался помладше. Старший молчал, поджав губы. «Здесь только сердобольные тётушки, единственный грех которых — излишняя подозрительность и желание совать нос в чужие дела, — ответил мистер Бабочка, — да мы вот с этим товарищем. Он школьный учитель, а я всё время был у него на виду. Мы вместе выломали дверь, когда заподозрили неладное».
«Тогда, может, доведение до самоубийства?» — спросил первый полицейский, и Виль Сергеевич сказал: «Мы всячески его от этого оберегали».
Это их удовлетворило.
— Я чего же, так сильно выделяюсь? — спросил мистер Бабочка, поглощая глазунью и каждые десять секунд берясь за перечницу, чтобы вытрясти оттуда новую горку душистого чёрного перца. — Скажите, где я прокололся? Костюм? Или просто рожа у меня как у милицейской овчарки?
— Да ни в чём вы не прокололись, — сказал Юра, слегка покривив душой. — И рожа у вас как надо. Это Саша. Та полная женщина с манерами доброй тётушки. Она видит всех насквозь, и это она сказала нам с Алёной, что вы детектив.
— Частный, — сказал Виль Сергеевич. — Уже давно не работаю в органах. Мне больше по душе быть вольным стрелком. Детективом больших дел, понимаете?
Глаза у него блеснули загадочным и весёлым блеском, и Юра понял, что сейчас услышит какую-то выдающуюся историю. Может, этот неуклюжий, медлительный, но сильный и проницательный мужчина поймал серийного маньяка?
— Раз уж мне пришлось вам открыться, — сказал, подмигнув, мистер Бабочка, — тогда позвольте я воспользуюсь вашими глазами. Скажите, вы не видели в своих странствиях по городку одну красотку?
Он порылся в карманах пиджака, с которым, кажется, никогда не расставался, вытащил облезлый бумажник из кожзаменителя, откуда в свою очередь появился мятый кусок картона.
Юра тщательно вытер руки салфеткой — хотя детектив, похоже, этим не заморачивался — и взял фотокарточку. На него смотрела, высоко подняв подбородок, женщина неопределённого возраста, блондинка с волосами до плеч, волнистыми и блестящими, как шёлк. В глубине их, словно скалистый уступ в великолепном водопаде, сидела заколка в виде простого цветка. В пользу того, что ей уже немало лет, говорили морщины, которые собрались в уголках глаз и возле рта, и незнакомка, подкрасив губы и немного подведя глаза, не озаботилась как-нибудь их спрятать. Она будто бы догадывалась, что эти небольшие детали придадут её неземному лоску немного приземлённости, подрежут крылья, тем самым позволив поклонникам разглядывать её не как точку в небесах, а как вполне реальную женщину. Тёмные глаза были настоящим океаном чувственности. Даже на фотографии они смотрелись живыми. Заглядывали прямо в душу.
— У меня отвратительная память на лица, — Юра покачал головой. — Однако меня не покидает ощущение, что если бы встретил такую женщину, то непременно бы запомнил.
— Именно! — в восторге вскричал Виль Сергеевич. — Её никак нельзя назвать обычной! Роковая женщина! Могла бы стать украшением любого фильма. «В джазе только девушки», «Зуд седьмого года»… да кому нужна эта старая развалина Монро! Её звали Натальей, девичья фамилия — Пролежанова.
Юра был не согласен насчёт Мэрилин Монро, но не посмел сказать и слова поперёк. Незнакомка и впрямь обладала всеми достоинствами киноактрисы.
— Кто она?
Виль Сергеевич откинулся на спинку стула, придерживая двумя пальцами кружку утреннего кофе — очевидно, не первую.
— Профессиональная тайна. Вы же понимаете, что я не могу раскрывать подробности дела первому же встречному.
Юра почувствовал себя щенком, которого ударили по носу. Он ответил довольно резко: