Узники Кунгельва

Что-то случилось. По скорлупе лица Тимофея пробежала трещина, и свет засиял не только снаружи, на металлических коронках на зубах, но и изнутри. Вспыхнул и погас, будто перегорела проводка. Теперь на лице Тимофея Ефимовича не осталось ничего живого. Юра понял, что может относительно точно назвать его возраст. Ему было где-то около пятидесяти пяти. Возраст, который кажется космически недосягаемым, когда тебе восемнадцать, и начинает тревожно маячить впереди, грозить невыполненными, данными самому себе обещаниями ближе к тридцатнику.

В оглушительной тишине, разбавляемой только стуком дождя, Тимофей встал. Захватанная солонка шлёпнулась на бок.

— Я пойду, — сказал он хрипло, повернулся и, клацая сапогами, вышел наружу, оставив в качестве платы на столе серебряный кружок света.

— Иди, иди, — проводил его кто-то насмешливо.

— И ведь правда пошёл! — восхитился другой.

— Айда, посмотрим!

— А пойдёмте!

Помещение взорвалось деятельностью и через минуту опустело. Остались только несколько спящих людей, похожих в своём упадочном великолепии на египетских императоров, да хозяин, который возвестил: «Готова твоя бурда, эй!»

— Спасибо, — сказал Виль Сергеевич. Он быстрым шагом подошёл к стойке, забрал кружку с кофе, принюхался, удовлетворённо кивнул. Взял Юру под локоть. — Нужно спешить, пока они не ушли далеко.

Бармен ухмыльнулся.

— Эти не уйдут. Не дальше леса… такие вещи происходят в лесу, рядом с озером. Если ни разу не видели, милости прошу. Попросите — и господа посадят вас в первый ряд.

С улицы слышались крики: «Давай, давай, беги — а мы за тобой», «Чур, сапоги мои», и дьявольский хохот.

— Я не горю желанием туда идти, — сказал Юра, чувствуя, как кровь толчками перемещается по венам. От этих толчков вздрагивало всё его тело, так, что создавалось ощущение, что его колотит мандраж. Или это и есть мандраж?.. — Они не знают про даму в чёрном. Никто не знает. Нужно поискать в другом месте.

— Ты позволишь парню умереть?

— Думаете, он и правда…

— Не слышал что ли? Пошли.

Блог на livejournal.com. 2 мая, 16:25. Чувствую себя осмеянным.

…Клянусь, мои руки дрожали, когда я вскрывал конверт. Он был заклеен, как и полагается, было даже несколько марок, по пять и десять копеек, с Гагариным и каким-то политическим деятелем времён Союза. Обе строчки с адресами оставались пустыми. А внутри…

Ничего! Пара фантиков, от конфет фирмы «Красный октябрь». Я даже понюхал их — всё ещё хранили карамельный запах, хотя сами, похоже, были очень старыми. Кто-то берёг их, словно обрывки последних светлых воспоминаний о детстве. Возможно, так оно и было…

5

Дождь до неузнаваемости изменил город, разъярённый зритель, добравшийся до кресла почётного гостя на третьесортным ток-шоу и сорвавший с него маску. Капли ползли по воздуху как по стеклу. Дома похожи на старые, не продавшиеся пряники на полке магазина. Все дыры в асфальте залатали лужи, в которых плескалось хмурое небо. К капоту машины прилипли жёлтые кленовые листья; кто-то поставил сверху пустую бутылку из-под пива. Хорошо хоть колёса не спустили, — решил Юра. Он запахнул плотнее пальто, увидев, как на пиджаке мистера Бабочки под воротником расплылись тёмные пятна. Рукава его были безалаберно подвёрнуты, словно он собирался работать с чем-то грязным.

— Внучатая племянница вашей сестры? — спросил Юра, помассировав переносицу.

— Никто не любит копаться в генеалогическом древе, — ответил детектив улыбнувшись. — Кроме скучающих бабушек, но… ты видишь здесь хоть одну скучающую бабушку? Упоминание запутанных родственных связей вгоняет обычного человека в сон, а алкоголика — в кому.

Тимофея, который пообещал отдать себя лесам, Юра нигде не увидел. Зато его чёрная свита частично ещё была здесь. Большая часть уже ушла вперёд, хохоча, стеная, понося друг друга последними словами, втянулась в переулок между двумя домами, туда, где в просветах между пурпурными крышами темнела шапка леса.

— Эй, вы двое! — крикнул кто-то. — Что, попили кофейку? Давайте, чешите отсюда, пока по первое число не выписали!