Узники Кунгельва

Юра остановился, увидев водолаза, стоящего к нему правым боком, лицом к стене, словно кукла, у которой кончился заряд. Лосиный пастух думал. Молодой учитель почти видел этот странный мыслительный процесс, похожий на мучительные роды; он ощущался как зона замирающего времени вокруг одетой в медный (сейчас золотисто-красного цвета) колпак головы. Почувствовал зуд, будто тысячи муравьёв рванули вверх по телу от внутренней поверхности бёдер к скулам. Это была какая-то другая, чужеродная форма мысли, настолько сильно влияющая на окружающую среду, что Юра не мог её не ощущать.

— Ты слышишь меня? — спросил он тихо. Повторил громче. Пульсация кишки усилилась, под её кожей, розоватой, как у младенца, и такой же сморщенной, проступило подобие вен.

Рука в варежке поднялась и толкнула дверь, ведущую в хозяйственные помещения. Она провалилась внутрь, стекло шлема лизнул огонь. На вешалке догорали тёплые вещи.

— Не игнорируй меня! — заорал Юрий, поразившись собственному голосу, звучащему так незнакомо. Подобрал с земли камень, оказавшимся спёкшимся куском пластика, швырнул его в шлем водолаза. Мелодичное «бомм», кажется, заглушило даже рёв пламени. Медленно, так медленно, как собираются сказать «прощай», опустилась рукавица. Медленно, как тянется песня пичуги-бормотушки сквозь таёжную ночь, корпус совершил поворот. Подушечки обожжённых пальцев Юры коснулись ладоней; он до боли сжал кулаки, глядя сквозь центральный иллюминатор.

3

Если бы Хорь попытался вспомнить, как выглядел лосиный пастух, то потерпел бы полное фиаско — по большей части из-за своей никудышной памяти на лица, по меньшей — из-за густого масляного дождя, что сочился под черепной коробкой, делая мысли инертными и нежизнеспособными. А может, наоборот… но Юра и не пытался — потому что существо под шлемом не имело ничего общего с человеком. Может, когда-то, но не сейчас. Там была мешанина из полипов, каких-то неаппетитных присосок, ложноножек, что оставляли на стекле изнутри влажный след. Светло-коричневая кожа, вся в крупных порах, шла складками, рот, похожий на рыбий, открывался и закрывался, будто задавшись целью произнести как можно больше слов из одного слога. Единственный глаз, стиснутый со всех сторон воспалённой кожей, был идеально круглым, а зрачок вращался как планета вокруг свей оси. Слёзная железа сочилась жидкостью — уж конечно, лосиный пастух не такой человек, чтобы оплакивать всех, кто сегодня погиб, но всё же… И от всего этого образа исходил неприятный запах.

Юра понял, что его, конечно, заметили там, у пирса. Просто игнорировали… до той поры, пока он сам не обратил на себя внимание. Ведь это существо… этот монстр смотрел не глазами. Он смотрел сознанием — привилегия, дарованная после чашки чая в покоях у Изначального.

— У меня есть вопрос! — сказал Юра, будучи совсем не уверенным что его поймут. — Один единственный, и позволь мне задать его прежде, чем решишь меня убить. А если не позволишь, я… ну, тебе придётся тратить силы и время, чтобы не дать мне добежать во-он до той опушки. Хоть я не уверен, что это будет для тебя проблемой.

Образ мыслей лосиного пастуха изменился. Словно стрекот цикады, который вдруг зазвучал на полтона выше, заставляя задремавших на скамейках старух поднимать головы, а кошек — принюхиваться. Юра решил считать это насмешливой улыбкой. Он рванул из заднего кармана бумажник, который по счастливой случайности не потерялся, открыл его, теряя мятые сторублёвки и визитки. Показал лосиному пастуху фотографию в прозрачном кармашке. Алёнка там улыбалась одной из своих загадочных улыбок, от которых Юра никогда не знал чего ждать. Они могли смениться как грозой, так и ярким солнцем. В ямочках на щеках играл свет, ресницы чуть слиплись. На заднем фоне — вязь обоев. Он сам делал эту фотографию на плёночный фотоаппарат жены; получилось просто чудесно. Юра не переносил безликих фотографий «на документы» (хотя Алёна и на них получалась чудо как хорошо), поэтому предпочитал носить с собой пусть обрезанную, но настоящую фотокарточку.

— Вот, — сказал он, не отрывая глаз от безобразного содержимого водолазного шлема. — Я ищу девушку. Это моя жена, и я видел — все здесь видели — как она летала по воздуху, словно Ури Геллер, а потом погрузилась в голубое пятно. Но я видел… вернее, мне показалось, что я видел, как она исчезла перед тем, как соприкоснуться с водой. Ты был там, внизу. Так скажи, там моя жена или нет?

Глаз прекратил своё вращение, единственный зрачок, выглядящий, в отличие от всего остального, вполне нормально, сфокусировался на фотографии и расширился, заполнив почти всю радужку. Запах стал почти невыносимым, и Юра наконец распознал его: так пахнет рыба, сутки пролежавшая на солнцепёке. Левый иллюминатор пересекло быстрое движение — что-то лизнуло стекло изнутри.