Узы крови (СИ)

– Я хотел сначала сообщить тебе, чтобы ты не узнала это от кого-то другого, чтобы не бить в спину, – попытался объяснить лорд Львиного Утеса, но поднятая женская рука красноречиво говорила, что Эстер не нуждается в оправданиях. Тогда Майкл впервые ощутил неприятное покалывание в области сердца. Все верно, это эмоции бьют через край, еще немного, и он просто не выдержит этот сумасшедший напор. Внезапно он схватил жену за руку, ужасаясь бледности ее лица. – Мне жаль. Я прекрасно понимаю, что ты только что похоронила одного ребенка, а теперь я отбираю у тебя другого. Мне искренне жаль, но иначе они потребуют голову Никлауса.

– Достаточно, – прошептала первая леди, осознавая, что не в силах сдерживать всепожирающую пустоту, внезапно образовавшуюся внутри. Если она проявит слабость, если хотя бы одна слеза блеснет на ее мертвенно-бледных щеках, то все пропало. Эстер не позволит себе играть на чувствах собственного мужа, чьи синеватые круги под глазами ясно говорили о том, что он сделал все. Абсолютно все. Она не простит себе сомнений относительно решений законного короля, какими бы ужасными они не были. – Я поговорю с Ребеккой. Попытаюсь объяснить ей, ради чего мы так поступаем. В конце концов, рано или поздно нам бы пришлось с ней расстаться, но я не думала, что это будет так скоро и при таких обстоятельствах.

Ни один мускул не дрогнул. Даже голос. Речь была правильно поставленной, без каких-либо внешних колебаний и оговорок. Лев был поражен металлическими ноткам, обычно редко проявляющимися в столь мелодичном голосе. Это означало, что он прав, что она не сомневается в его планах и поддержит любое решение. Боевой дух расправил крылья навстречу попутному ветру, медленно взлетая ввысь. Ланнистер опустился на колени, ощущая прохладу каменного пола, и возвел глаза к лицу жены. Это молчаливое поклонение могло длиться вечно, пока дочь Лукаса все же не нашла в себе сил улыбнуться и протянуть королю руку. Он, самый могущественный человек в мире, низвергший целую династию в Ад, стоял на коленях, словно в ожидании смертного приговора.

Она понимала, что стоит ей сказать слово, и Ребекка останется здесь, в столице; стоит ей сказать слово, и он соберет несколько тысяч солдат, станет во главе небольшой армии и ринется в сторону Дорна, несмотря на явное меньшинство. Он готов пойти ради нее на убийство, цареубийство и самоубийство – на все, что только было возможно в этом необъятном мире. Да, он преклонялся, но она не могла этим воспользоваться, не могла так низко пасть, даже ценою жизни единственной дочери. Когда их руки сомкнулись в своеобразном замке, это был сигнал к тому, что пути назад нет и не будет. Решение принято. Оно фактически скреплено кровью.

– Майкл, – правитель Беленора замер на выходе из чулана, содрогнувшись всем телом. Недавняя сцена между ними вызвала бурю страстей. Он едва смог найти в себе силы, чтобы обернуться и посмотреть на собеседницу. – Я больше не хочу детей, – ошарашенный взгляд золотистых глаз говорил красноречивее любых слов. Удивление мало-помалу сменялось недопониманием. – Я понимаю, ты злишься.

– Нет. Это твое решение и я его уважаю. Ты слишком много пережила за последнюю неделю, а я заставил тебя страдать. Мне жаль, – было единственным, что он сказал перед тем, как выйти и захлопнуть за собой дверь. Когда-то давно, после рождения Хенрика, они размышляли о том, чтобы завести еще детей. Возможно, еще одну дочь, однако эта тема была спрятана в один из ящиков с глубоким дном и закрыта на ключ. Больше они никогда не разговаривали об этом, считая ненужным и несвоевременным. Теперь же это казалось отвратительным и даже мерзким, считалось за попытку воскресить умершего сына и вернуть еще не пропавшую из их жизни дочь.

Эстер еще долго смотрела на роковой портрет. Эти подлинные эмоции, хорошо спрятанные от самых зорких глаз, начинали действовать на нервы. Она больше не могла существовать в этих угнетающих четырех стенах, которые раньше приносили радость и вселяли мизерную надежду. Картина покинула свой двадцатилетний приют вместе с королевой, желавшей избавиться от всего, что напоминало о недавнем разговоре. Она поняла, что вынесла портрет из каморки лишь тогда, когда обжигающие лучи солнца впились в лицо.

Не привыкшие к свету глаза резко зажмурились, а руки стиснули позолоченную раму. Несколько слуг поспешили к первой леди, чтобы удержать ее на ногах: нездоровый цвет кожи был воспринят как болезнь. Детище давно умершего художника было по приказу отнесено в королевские покои, однако сама Эстер отказалась от какой-либо помощи. Слуги удивленно приглядывались между собой, исподлобья наблюдая за тем, как слегка пошатывающаяся королева направилась в сторону внешнего двора. Двое верных стражников осторожно следовали за ней, чтобы вовремя помочь в случае необходимости.