Узы крови (СИ)

Через час сестры, глуповато хихикая и пошатываясь от выпитого, каждая с бутылкой крепкого шотландского виски в руке, поднимались по ступеням совятни, чтобы отправить Рудольфусу Лестрейнджу только что составленное сумасбродное письмецо. Обе прокручивали в нетрезвых головах содержание сего послания и покатывались со смеху, чувствуя, что, в свои пятнадцать и четырнадцать лет, они уже самые роковые женщины во всем мире.

– Обе обожаем… жить не можем… – бессвязно повторяла вслух ключевые пункты послания Меда, – должен сам нас рассудить… наша дружба под ударом…

Возбужденный смех опять брызнул во все окна совятни. Белле стоило огромного труда непослушными, трясущимися от смеха руками привязать письмо к лапе осуждающе нахохлившейся совы. Когда недовольная сипуха поспешно покинула пьяных отроковиц, девушки дружно привалились к стене и сползли вниз, хохоча и хватаясь за животы. На глаза набегали слезы, обе раскраснелись, им не хватало воздуха, но, стоило взглянуть друг на дружку, как их сотрясал новый взрыв хохота. Белла очень ярко представляла, как Лестрейндж удивится, как будет раз за разом перечитывать послание, чтобы убедиться в том, что все это ему не почудилось. А потом, что потом сделает этот мечтательный скромный тихоня? В Хогвартсе задирать его, вгонять в краску смущения было одним из любимых занятий сестриц Блэк на переменах или вечером в гостиной. Лестрейндж становился похожим на хорошенькую девицу, когда стыдливо опускал свои пушистые ресницы и делал вид, что сумасбродных сестер Блэк не существует. Белла очень живо нарисовала в своем воображении смущенного Рудольфуса, когда тот дойдет до описания некоторых подробностей чувств Беллы, почерпнутых из какого-то бульварного романа, найденного сестрами в домашней библиотеке тетушки Элладоры и присвоенного для собственного просвещения.

– Руди, свет моей жизни, огонь моих чресл! – выдохнула Меда, передергивая Набокова*, и сестры вновь покатились со смеху.

И все же ресницы у Лестрейнджа красивые. Трогательные, девчачьи такие.

– Белла? – Меда посмотрела на нее их коронным, «чертячьим», как говорила мама, взглядом. – Я всегда мечтала искупаться в нашем фонтане. Голой.

Белла округлила глаза и рот.

– Ты что, ведь это творение искусства эпохи Возрождения! – очень правдоподобно изобразила она возмущенный тон тетушки Элладоры, этой великой лицемерки.

Меда торжественно кивнула.

– И ты хочешь полоскать там свои телеса? – проскрипела Белла все так же осуждающе.

Меда расплылась в плотоядной ухмылке и кивнула еще раз. Белла придвинулась к ней и заговорщически шепнула:

– Тогда чего мы ждем?

– Руди, – выдавила Меда сквозь смех, и они вновь захохотали.

Купание в фонтане очень кстати протрезвило двух юных особ благородных кровей, и никто из родителей так никогда и не узнал, что их нельзя оставлять без гувернантки – все-таки эльфы в доме Блэков всегда были лояльны к «детским шалостям».

Два дня спустя сипуха принесла сестрам лаконичный ответ от их «возлюбленного», состоящий всего из одной фразы:

«Две дуры».

Меда безудержно хохотала над этим письмом, а Белла вдруг почувствовала острую вспышку негодования. Если Лестрейндж считает, что он и в самом деле может так легко отделаться, то он глубоко ошибается. Если Беллатриса Блэк чего-то захотела, пусть даже в шутку, то она это непременно получит – даже если это «что-то» называется Рудольфус Лестрейндж.

____________________________________________________________

* – «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресл» – первая фраза в романе В. Набокова «Лолита»

***

В день свадьбы младшей сестры Андромеда проснулась чуть свет и отправилась в свое любимое местечко в замке – в библиотеку. Здесь, на одном из массивных столов красного дерева в беспорядке валялись все ее записи. Андромеда могла спокойно оставлять их без присмотра – никто другой не смог бы разобраться в них без ее помощи: благодаря своей особой памяти она записывала только обрывки мыслей, ключевые моменты идей, однако в таком виде, в каком понять их могла только она. И это было более чем хорошо. Андромеда переворошила свои бумаги, чтобы взглянуть еще раз на записи одного рискованного плана, за который Сириус, несомненно, оторвал бы ей голову. Она закусила нижнюю губу, пробегая взглядом беспорядочные и местами замаранные кляксами записи. И все же это было бы гениально, в случае удачи решало бы многие проблемы. Приблизило бы развязку, сократило число жертв… Андромеда поймала себя на мысли, что подбирает в уме доводы, способные убедить Сириуса, и поспешно спрятала бумаги в самую глубину шуршащей кипы. Нет, ее кузен никогда на такое не пойдет. И думать не сметь! Тем более, сегодня самый неподходящий для этого день.