V.

Лениво падающий на воду снег делал этот предполуночный час похожим на сумерки или на солнечное затмение. Каждые несколько секунд раздавался звук рожка, предупреждавший суда на встречном курсе. Но Профейну все равно казалось, будто на рейде никого нет, кроме неодушевленных, безлюдных кораблей, и их сигналы друг другу значат не больше, чем шум гребных винтов или шипение снега на воде. Профейн чувствовал себя совершенно одиноким.

Некоторые из нас боятся смерти, а кое-кто — одиночества. Профейн боялся ландшафтов или морских пейзажей подобных этому — где кроме него нет ни единой живой души. Но, казалось, именно в такие места он все время и попадал: сворачиваешь ли за угол, или выходишь на открытую палубу, — оказываешься в чужой, враждебной стране.

Дверь сзади отворилась, и вскоре он почувствовал, как голые ладони Паолы скользнули ему подмышки, а ее щека прижалась к спине. Его глаз мысленно отделился от тела и взглядом постороннего посмотрел на них со стороны, как на пейзаж. Присутствие Паолы не делало мир менее враждебным. Они так и стояли, пока паром не вошел в слип, — залязгали цепи, раздались скулящие звуки автомобильного зажигания, на машинах заработали моторы.

В автобусе ехали молча. Выйдя возле отеля «Монтичелло», они отправились на Большую Восточную, дабы найти Свина и Железу. "Могила моряка" оказалась темной, — впервые, сколько Профейн себя помнил. Наверное, прикрыла полиция.

Свина они обнаружили у Честера в "Хиллбилли Хэвн" — соседнем баре. Влажный сидел вместе с музыкантами.

— Гуляем! Гуляем! — кричал Свин.

Дюжина бывших «эшафотовцев» жаждали воссоединения. Свин, назначивший себя председателем, остановил выбор на "Сюзанне Сквадуччи" — итальянском лайнере-люкс, который достраивался на одной из верфей Ньюпорт-Ньюса.

— Опять в Ньюпорт-Ньюc? — (Профейн решил не рассказывать Свину о размолвке с Тефлоном). Итак, снова йо-йо.

— С этим пора кончать, — сказал он, но никто его не услышал. Свин тем временем выплясывал с Паолой неприличное буги.

III

Профейн заночевал у Свина, который жил у старых паромных доков. Он спал один. Паола случайно встретила одну из Беатрис и ушла на ночь к ней, сдержанно пообещав Профейну быть его дамой на новогоднем празднике.

Около трех Профейн проснулся на кухонном полу с головной болью. Ночной воздух, резкий и холодный, сквозил из-под двери, а снаружи доносилось тихое непрерывное рычание.

— Свин! — проворчал Профейн. — Где у тебя аспирин? — Ответа не последовало. Профейн проковылял в другую комнату. Свина не было и там. Рычание на улице стало казаться еще более зловещим. Профейн подошел к окну и внизу на улице увидел Свина, который сидел на своем мотоцикле, давая двигателю полный газ. Снег падал крошечными сверкающими иголками, и переулок светился особенным, необычным светом, который превращал одежду Свина в черно-белый клоунский костюм, а древние кирпичные стены, припорошенные снегом, — в нейтрально-серые. У Свина на голове была моряцкая вязаная шапка. Он натянул ее до самой шеи, и его голова смотрелась, будто мертвая черная сфера. Вокруг него клубились облака выхлопных газов. Профейн передернулся.

— Что ты делаешь, Свин? — крикнул он. Свин не ответил. Это загадочное зловещее явление Свина и "Харлей Дэвидсона" в пустом переулке в три часа ночи вдруг напомнило Профейну о Рэйчел, про которую ему не хотелось думать, — во всяком случае, сегодня, когда болит голова, а колючий ветер заносит в комнату снег.

В 1954 году у Рэйчел Аулглас был собственный «Эм-Джи». Подарок папочки. После первого рейса вокруг Гранд Сентрал (там располагался офис отца), в ходе которого машина была ознакомлена с телефонными столбами, пожарными гидрантами и случайными прохожими, Рэйчел поехала на все лето в горы Кэтскиллз. Оказавшись там, маленькая, угрюмая, пышно сложенная Рэйчел гнала свой «Эм-Джи», как коня, по изгибам и ухабам кровожадного Семнадцатого шоссе. Автомобиль, надменно тряся задницей, проезжал мимо повозок с сеном, рычащих грузовичков, стареньких родстеров «Форд», до отказа набитых стриженными под ежик гномиками, закончившими начальную школу.