V.

Профейн как раз только что уволился из флота и работал помощником салатника в «Трокадеро» у Шлоцхауэра в девяти милях от Либерти, штат Нью-Йорк. Салатником был некто Да Коньо — сумасшедший бразилец, мечтавший отправиться в Израиль воевать с арабами. Однажды вечером в "Фиесте Лаундж" — баре «Трокадеро» — появился пьяный матрос, неся в своей дембельской сумке автомат тридцатого калибра. Он не помнил точно, как к нему попало это оружие; Да Коньо же предпочитал думать, что автомат был по деталям перевезен контрабандой с острова Паррис, — именно так поступила бы Хагана. Поторговавшись с барменом, который тоже хотел заполучить пушку, Да Коньо в конце концов одержал победу, отдав матросу три артишока и баклажан. К мезузе, приколотой над холодильником для овощей, и к сионистскому знамени, висевшему над разделочным столом, Да Коньо добавил этот выигрыш. Стоило шеф-повару отвернуться, как Да Коньо собирал свой автомат, маскировал его качанным салатом, жерухой, бельгийским цикорием и начинал играть в нападение на сидящих в зале посетителей.

— Йибл, йибл, йибл!!! — покрикивал он, злобно прищуриваясь. — Я попал в яблочко, Абдул Саид. Йибл, йибл, мусульманская свинья!

Автомат Да Коньо был единственным в мире, который при стрельбе издавал звук «йибл». Он мог сидеть до четырех ночи — чистить свою пушку и мечтать о похожих на Луну пустыне, о шипящей чань-музыке, о йемениточках с прикрытыми белыми платками нежными головками и с изнемогающими без любви чреслами. Он дивился на американских евреев, которые могут вот так сидеть с тщеславным видом и поглощать одно блюдо за другим, когда всего в половине окружности земного шара от них лежит безжалостная пустыня, усыпанная трупами сородичей. Каким еще языком мог он разговаривать с этими бездушными желудками? Уповать на ораторское искусство масла и уксуса или на мольбу пальмовой мякоти? У Да Коньо был единственный голос — его автомат. Но слышат ли они его? Есть ли у желудков уши? — Нет! Да и нельзя услышать выстрел, предназначенный тебе. Этот автомат, нацеленный, возможно, сразу на все пищеварительные тракты, одетые в костюмы "Харт, Шаффнер и Маркс" и похотливо побулькивающие при взгляде на официанток, был всего лишь неодушевленным предметом, который смотрит туда, куда его направит любая нарушающая равновесие сила. В чье пузо целился Да Коньо? Абдула Саида? Пищеварительного тракта? Свое собственное? К чему задавать вопросы? Он знал одно: он — бедный сионист, сбитый с толку, страждущий, жаждущий пустить корни — хотя бы на полноска вглубь — в каком-нибудь кибуце на той стороне земли.

Профейна удивило отношение Да Коньо к своему автомату. Любовь к вещи была для него в новинку. Немного позже, когда Профейн обнаружил, что такие же отношения существуют между Рэйчел и ее «Эм-Джи», он впервые в жизни понял, что у многих людей есть занятие, скрываемое от чужих глаз, и они уделяют ему гораздо больше времени, чем можно заподозрить.

Поводом для ее знакомства с Профейном, как и со многими другими, послужил «Эм-Джи». Этот автомобиль чуть его не задавил. Как-то в полдень, выйдя на улицу с мусорным ведром, через верх которого переливались некондиционные листья салата, Профейн услышал справа зловещий рокот. Он продолжал свой путь в уверенности, что обремененный ношей пешеход имеет предпочтительное право. В следующую секунду Профейн почувствовал удар, нанесенный ему правым крылом машины. К счастью, она ехала со скоростью пять миль в час — не очень высокой для того, чтобы покалечить, но достаточной для превращения Профейна, ведра и салата в грандиозный зеленый ливень, падающий на землю задницей вниз.

Обсыпанные салатом, они с подозрением разглядывали друг друга.

— Как романтично! — сказала она. — Вдруг ты похож на мужчину моей мечты? Убери-ка с лица этот лист, чтобы я смогла разглядеть.

Памятуя о своем месте, Профейн снял с лица лист, словно шляпу для поклона.

— Нет, — сказала она. — Это не он.

— Может, — отозвался Профейн, — в следующий раз попробуем с фиговым листочком?

Она рассмеялась и с грохотом умчалась прочь. Он нашел грабли и принялся собирать мусор в кучу, размышляя о встрече с очередным чуть не убившим его неодушевленным предметом. При этом Профейн не был уверен, что имеет в виду машину, а не Рэйчел. Он сложил салат обратно в ведро и отнес его в небольшую лощину за автостоянкой, служившую для персонала «Трокадеро» свалкой. На обратном пути он снова встретил Рэйчел. Аденоидальный тембр выхлопа остался тем же, что и по дороге в Либерти.

— Эй, Толстячок, поехали прокатимся, — позвала она. Профейн согласился — до приготовления ужина оставалось целых часа два.