В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

17 января 1830. <...> Вчера Жуковский сделал вечер16, как я уже писал к

вам; были все, кого он хотел звать, выключая Гнедича, место которого заступил

Василий Перовский, и, следовательно, число 12 не расстроилось. Жуковский

боялся тринадцати, говоря, что он не хочет, чтобы на моем прощальном вечере

было несчастное число. Чтобы дать вам понятие о Крылове, лучше всего

повторить то, что говорит об нем Жуковский, т. е. что это славная виньетка для

его басен: толстый, пузатый, седой, чернобровый, кругломордый, старинный, в

каждом движении больше смешной, чем острый. <...>

20 января 1830. <...> вчера я еще раз осматривал Эрмитаж. Я употребил на

это три часа; стоял перед некоторыми картинами более 1/4 часа и потому все еще

не видал большей половины как должно. Оттуда я отправился к Dubois, это род

Andrieux17, где меня ждали Титов и Кошелев; оттуда к Одоевскому, потом домой,

где проспорил с Васильем Андреевичем до 1-го о фламандской школе, и, кажется,

опять оставил о себе такое же мнение, какое он имел обо мне после первого

нашего свидания в 26 году. Но я не раскаиваюсь; когда-нибудь мы узнаем друг

друга лучше. Он читал мне некоторые стихи свои давнишние, но мне

неизвестные: к фрейлинам, к Нарышкину, на заданные рифмы и проч.18 Cette

profanation de g'enie m'a choqu'e {Эта профанация гения меня шокировала (фр.).}.

Теперь он не пишет ничего, и тем лучше. Поэтическое дело19 важнее

поэтических стихов. Но, окончивши, ему опять хочется возвратиться к поэзии и

посвятить остальную жизнь греческому и переводу "Одиссеи".

<...> Жуковский надавал мне кучу рекомендательных писем в Берлин и

Париж20, кроме того, подарил мне свою дорожную чернильницу и ящик с

складными перьями. Он читал письма Петрушины21 и говорит об них с большим

чувством. В самом деле, письма брата так хороши, что по ним можно узнать его.

Жуковский обещается писать к вам после моего отъезда, и я уверен, что сдержит

слово22. <...>

27 января 1830. Вот он я, в Риге. Вчера к вечеру приехал и вчера же

отправился с письмом от Жук<овского> к прокурору Петерсону23, которым

studiosus Петерсон24 стращал станционных смотрителей. Этот прокурор

Петерсон принял меня как родного, как друга. <...> Когда я отдал ему письмо от

Жуковского и назвал свое имя, он вскочил, бросился обнимать меня и пришел в

совершенный восторг. Когда первый порыв его кончился, прерванная музыка

доигралась, то он повел меня в другую комнату, прочел письмо Жуковского,

говорил много об нем в Дерпте, с большим чувством, с большою душою, и,

растроганный разговором и воспоминанием, достал кошелек, который подарила

ему А. А.25 при прощании, и поцеловал его со слезами, говоря, что это лучшее

сокровище, которое он имеет. На другой день этот кошелек отдавал мне на

память. <...>

1836 год. <...> Поблагодарите хорошенько нашего доброго Жуковского.

Стало быть, и здесь, между собак, карт, лошадей и исправников, можно жить

независимо и спокойно под крылом этого гения-хранителя нашей семьи.

Пожалуйста, напишите об нем побольше, его слов, его мнений, всего, куда

брызнет его душа. <...>

Комментарии

Иван Васильевич Киреевский (1806--1856) -- критик и публицист,

сотрудник "Московского вестника", издатель журнала "Европеец", впоследствии

славянофил. Был родственником Жуковского по материнской линии: его мать, А.

П. Киреевская-Елагина, была племянницей Жуковского. Своеобразный культ

Жуковского в семье Киреевских-Елагиных был воспринят и молодым

Киреевским, который считал его своим учителем и духовным наставником.

Жуковский очень рано вошел в жизнь Ивана Киреевского. "Ванька", "Ванюша",

"Ваня", "Иван", "Иван Васильевич" -- все эти обращения к Киреевскому в письмах

Жуковского передают эволюцию их отношений. Жуковский рано разглядел в нем

писательский талант: "Я уверен, что Ваня может быть хорошим писателем. У него

все для этого есть: жар души, мыслящая голова, благородный характер, талант

авторский" (Татевский сборник. М., 1899. С. 72). Прозорливо наставник разглядел

и философское направление таланта воспитанника. "Ваня -- самое чистое, доброе,

и умное, и даже философическое творение" (УС, с. 50). "Я читал в "Московском

вестнике" статью Ванюши о Пушкине и порадовался всем сердцем. Благословляю

его обеими руками писать -- умная, сочная, философическая проза. Пускай теперь

работает головою и хорошенько ее омеблирует -- отвечаю, что у него будет

прекрасный язык для мыслей" (ЛН. М., 1952. Т. 58. С. 108).

Жуковский заботился и об образовании Ванюши: в письмах к А. П.

Елагиной он дает развернутую программу (РБ, с. 95, 102--103). Особое значение

для укрепления их отношений имели события, связанные с запрещением журнала

"Европеец", который возглавлял Киреевский. Жуковский лично обращается к

Николаю I, Бенкендорфу, защищая честь редактора (об этом см.: Гиллельсон М.

И. Письма В. А. Жуковского о запрещении "Европейца" // РЛ. 1965. No 4. С. 114--

124; Фризман Л. Г. К истории журнала "Европеец" // РЛ. 1967. No 2. С. 118-- 119).

Опекунство после смерти отца в 1812 г., постоянное наставничество в 1824-- 1827

гг., активная помощь в борьбе вокруг "Европейца" в 1832 г. и сотрудничество в