В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

него добраться. Видно, 60 моих годов начинают требовать к себе уважения; войдя

к другу, я почувствовал в 1-й раз, что верноподданные крепостные мои ноги

очень хотели, чтобы я сел и тем освободил от ноши.

Великий князь завтра изволит ехать в Троицкую лавру. "Если что не

помешает, Михалыч, мы едем вместе". -- "Хорошо, еду", -- сказал я. Андреевич

облекся во вся тяжкая, то есть мундир и все ордена, отправился в Николаевский

дворец к цесаревичу, и я спустился на площадь пред Грановитого палатою, хотел

идти в Успенский собор, да не пустили: нас, отставных, on traite en canaille

{считают канальями (фр.).}. <...>

2-ое августа 1837 г. Москва

Понедельник, 2-го августа, пополуночи в 3 часа и три четверти взобрался

я к другу Андреевичу в Кремлевском дворце: карета дорожная, шестью конями

запряженная, стояла у крыльца: у ямщиков нашиты номеры на шляпах, и

смотритель-почтальон при них сказал мне: все готово. Комнатный слуга и

постельник (камердинер) еще спали; взбудив народ, велел подать себе огня и

расположился в креслах с сигарою в зубах. Андреевич лег спать в 2 часа, кряхтел,

когда его будили, однако скоро встал, скоро снарядился. Ему подали кофе, а мне

чай; в половине шестого часа, благословяся, мы покатили в лавру Троицкую к

святому Сергию чудотворцу.

Вместо трех перемен было три прибавлено, и мы в три часа двадцать

минут приехали в Сергиевский Посад -- от Москвы 61 да от Кремля до заставы,

верно, 7 верст, итого 68 в три часа двадцать минут: семнадцать верст в час --

быстро ехали; двадцать минут времени прошло при переменах лошадей. На

козлах с кучером торчал лакей придворный, и поэтому во всех селах по дороге

священники в облачении, с животворящим крестом, со хоругви нам выходили,

осеняли нас святым крестом, а эклезиярхи звонили во все колокола без пощады! В

селе Рахманове стоял на коне служка монастырский и, едва завидел нашу карету,

во всю прыть пустился скакать в монастырь подать весть о прибытии цесаревича

в село Рахманово.

Высокопреосвященный митрополит Филарет спешил возложить одежды,

облачение и архимандриты, и иереи и всем собором пошел к святым вратам

ожидать прибытия его высочества. Мы догадались, что скакун-служка наделает в

Лавре кутерьму, думали-придумывали, как бы это упредить, да как? косматый

послушник летел пред нами вихрем! Скоро вскакали мы в Посад и не без

затруднения могли заставить ямщиков остановиться потому, что во всех церквах

звонили во все колокола и из всей силы. -- Мы вышли из кареты и поспешили к

стоящему пред церковью священнику с святым крестом -- диакон с кадилом,

усердствующие православные держали хоругви -- сказать, что великий князь едва

ли еще через час изволит прибыть. Не тут-то было. Священник осенял крестом,

диакон кадил, дьячок и пономарь пели. Что было делать? Дожидаться, пока

окончат всю проделку? Наконец умолкло пение, но колокола звонили. Андреевич

толковал священнику, что мы -- не великий князь, что его высочество не прежде

изволит прибыть, как через час. Уймитесь звонить, отцы святые. На это со всею

простотою души сказал диакон: "Да уймись звонить, слышишь, в Лавре в царь

звонят".

Карете велели тихо спускаться с горы, сами пошли пешком, стараясь

уверить, что его высочество еще не прибыл. Но смотрим: чины всей ратуши в

мундирах нас встречают! С этими господами было нетрудно изъясниться: у них

не было колоколов. Пошли мы далее. Сойдя с горы, друг чистая душа увидел

уголок, сказал мне: "Михалыч, вот здесь бы порисовать -- прекрасный вид, да где

бы приютиться?" Я указал ему лавку подле будки: "Садись здесь, -- сказал ему, --

тебе и солнце печь не будет". Он приютился, а я пошел в Лавру уведомить

митрополита, что прибыл г. Жуковский, а его высочество государь наследник

изволит прибыть не прежде как через час. <...>

ЗАМЕТКА А. М. ТУРГЕНЕВА,

НАПИСАННАЯ ПОСЛЕ СМЕРТИ

В. А. ЖУКОВСКОГО

Не только мы, знавшие чистоту души в Бозе почившего друга нашего, да и

те, которые знали его по виду, которым он был чужд, услышав последнюю весть о

нем, сказали: праведен был человек сей на земле! Потеря наша в сем мире

невозвратна, но, доколе будем здесь существовать, память о нем будет для нас

священна, образ его незабвенным, не изгладится в помыслах наших. Он --

Жуковский -- всегда останется с нами, всегда присутственным в душе нашей.

Прискорбно будет всем русским, если тело его усопшего оставят в земле

чуждой, если не воздвигнут памятника, свидетельствующего о доблестях и

достоинствах его позднейшему потомству.

В последнем его письме ко мне, полученном в ноябре прошлого года

(1851), он говорил о непрестанном его желании возвратиться на родину и сказал:

"Смотри, Ермолаф, не сыграй ты со мной шутки, не убеги до моего возвращения".

Комментарии

Александр Михайлович Тургенев (1772--1862) -- герой Отечественной

войны 1812 г., один из просвещенных деятелей первой половины XIX в., сначала

на военном, а затем и на гражданском поприще (см.: PC. 1885. Т. 47. С. 365--373),

автор "Записок" о событиях конца XVIII -- начала XIX в.

С Жуковским его связывала многолетняя дружба. Их переписка 1833--

1851 гг. (там же, 1892. No 11. С. 361--397; 1893. No 1. С. 249--253) --