В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

бестелесен, как видение. Переводя, он оставил переводами початки всему

оригинальному, внес новые формы и размеры, которые стали потом употреблять

все другие наши поэты. Лень ума помешала ему сделаться преимущественно

поэтом-изобретателем, -- лень выдумывать, а не недостаток творчества. Признаки

творчества показал он в себе уже с самого начала своего поприща: "Светлана" и

"Людмила" разнесли в первый раз греющие звуки нашей славянской природы,

более близкие нашей душе, чем какие раздавались у других поэтов.

Доказательством тому то, что они произвели впечатленье сильное на всех в то

время, когда поэтическое чутье у нас было еще слабо развито. Элегический род

нашей поэзии создан им. Есть еще первоначальнейшая причина, от которой

произошла и самая лень ума: это -- свойство оценивать, которое, поселившись

властительно в его уме, заставляло его останавливаться с любовью над всяким

готовым произведением. Отсюда его тонкое критическое чутье, которое так

изумляло Пушкина. Пушкин сильно на него сердился за то, что он не пишет

критик3. По его мненью, никто, кроме Жуковского, не мог так разъять и

определить всякое художественное произведение. Это свойство разбирать и

оценивать отражается в его живописных описаниях природы, которые все его

собственные, самобытные произведения. Взявши картину, его пленившую, он не

оставляет ее по тех пор, покуда не исчерпает всю, разъяв как бы анатомическим

ножом ее неуловимейшую подробность. Кто уже мог написать стихотворенье

"Отчет о солнце"4, где подстережены все видоизменения солнечных лучей и

волшебство картин, ими производимых в разные часы дня, равно как с такой же

живописной подробностью изобразить в "Отчете о луне"5 волшебство лунных

лучей, с целым рядом ночных картин, ими производимых, -- тот, разумеется,

должен был заключить в себе в большой степени свойство оценивать. Его

"Славянка" с видами Павловска6 -- точная живопись. Благоговейная

задумчивость, которая проносится сквозь все ее картины, исполняет их того

греющего, теплого света, который наводит успокоенье необыкновенное на

читателя. Становишься тише во всех своих порывах, и какой-то тайной

замыкаются твои собственные уста.

В последнее время в Жуковском стал замечаться перелом поэтического

направленья. По мере того как стала перед ним проясняться чище та незримо-

светлая даль, которую он видел дотоле в неясно-поэтическом отдалении,

пропадала страсть и вкус к призракам и привиденьям немецких баллад. Самая

задумчивость уступила место светлости душевной. Плодом этого была "Ундина",

творенье, принадлежащее вполне Жуковскому. Немецкий пересказчик7 того же

самого преданья в прозе не мог служить его образцом. Полный создатель

светлости этого поэтического созданья есть Жуковский. С этих пор он добыл

какой-то прозрачный язык, который ту же вещь показывает еще видней, чем как

она есть у самого хозяина, у которого он взял ее. Даже прежняя воздушная

неопределенность стиха его исчезла: стих его стал крепче и тверже; все

приуготовлялось в нем на то, дабы обратить его к передаче совершеннейшего

поэтического произведения, которое, будучи произведено таким образом, как

производится им, при таком напоенье всего себя духом древности и при таком

просветленном, высшем взгляде на жизнь, покажет непременно первоначальный,

патриархальный быт древнего мира в свете родном и близком всему

человечеству, -- подвиг, далеко высший всякого собственного создания, который

доставит Жуковскому значение всемирное. Перед другими нашими поэтами

Жуковский то же, что ювелир перед прочими мастерами, то есть мастер,

занимающийся последнею отделкой дела. Не его дело добыть в горах алмаз -- его

дело оправить этот алмаз таким образом, чтобы он заиграл всем своим блеском и

выказал бы вполне свое достоинство всем. Появленье такого поэта могло

произойти только среди русского народа, в котором так силен гений

восприимчивости, данный ему, может быть, на то, чтобы оправить в лучшую

оправу все, что не оценено, не возделано и пренебрежено другими народами. <...>

ОБ "ОДИССЕЕ", ПЕРЕВОДИМОЙ ЖУКОВСКИМ

(Письмо к Н. М. Я.....ву)1

Появление "Одиссеи" произведет эпоху. "Одиссея" есть решительно

совершеннейшее произведение всех веков2. Объем ее велик; "Илиада" пред нею

эпизод. "Одиссея" захватывает весь древний мир, публичную и домашнюю жизнь,

все поприща тогдашних людей, с их ремеслами, знаньями, верованьями... словом,

трудно даже сказать, чего бы не обняла "Одиссея" или что бы в ней было

пропущено. В продолжение нескольких веков служила она неиссякаемым

колодцем для древних, а потом и для всех поэтов. Из нее черпались предметы для

бесчисленного множества трагедий, комедий; все это разнеслось по всему свету,

сделалось достоянием всех, а сама "Одиссея" позабыта. Участь "Одиссеи"

странна: в Европе ее не оценили; виной этого отчасти недостаток перевода,

который бы передавал художественно великолепнейшее произведение древности,

отчасти недостаток языка, в такой степени богатого и полного, на котором

отразились бы все бесчисленные, неуловимые красоты как самого Гомера, так и

вообще эллинской речи; отчасти же недостаток, наконец, и самого народа, в такой