В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

уважавшегося в его время. Как ни странно теперь думать, что первоклассный поэт

руководствуется второстепенным кудреватым писателем, при всем том истинное

дарование вывело переводчика на прямую дорогу, и в книге его до сих пор много

достоинств неотъемлемых. Говоря о первых переводах Жуковского в прозе,

кстати упомянуть здесь об одном из них, неизвестном для многих, тем более что

это обстоятельство относится к 1801 году. Вот в каких забавных выражениях сам

Жуковский, незадолго до своей кончины, сообщил о том в одном письме.

"Некогда в Москве обанкротившийся Зеленников трактовал меня преобидно. Для

него я перевел за 75 рублей "Мальчика у ручья". Эту сумму он выплачивал мне по

5 р., по 7 р. с полтиною и т.д.". И это сочинение (Коцебу) в то время

принадлежало автору, любимому современным обществом. Русский перевод

печатался тоже два раза (во второй раз в 1819 г.).

Карамзин два года издавал "Вестник Европы". Он передал его Панкратию

Сумарокову, едва год выдержавшему труды редакции, которая перешла тогда к

известному профессору Каченовскому. От него-то с 1808 года Жуковский принял

"Вестник Европы" в свое заведование. Он возвратил изданию ту жизнь и

занимательность, которыми оно всех привлекало к себе при его основателе.

Перебирая этот журнал, убеждаешься, что он был действительный посредник

между читателями и своею эпохой. В нем ничто не забыто, ничто не упущено.

Как драгоценная летопись современности, "Вестник" указывает на все явления

истории, литературы и общественной жизни. Конечно, лучшим украшением

журнала были собственные сочинения и переводы редактора. Но он, как талант,

как законный судия в деле и как образцовый писатель, не бесплодно употреблял

свои способы, чтобы произведениям других придать правильность, точность и

силу выражения, без которых нет физиономии ни в стихах, ни в прозе. Журнал

тогда не был складочным местом дюжинных романов. Он обогащал ум читателя

указаниями, а не губил его времени. Если мы встречаем в журнале Жуковского

так называемое "чтение легкое", необходимое для известного круга людей, оно

никого не отводило от главной цели издания, очищая вкус и нравы. Это были по

большей части собственные его переводы небольших повестей, выбранных с

таким умом, что их чтение до сих пор может служить лучшею школою

образования. Жуковский, взявши на себя редакцию журнала, принужден был

снова переселиться в Москву. Дом бывшего наставника его, А. А. Прокоповича-

Антонского, служил ему родным приютом. Но для облегчения трудов по

редакции, особенно в летние месяцы, когда Белев и Мишенское так приятно

рисовались в его воображении, с 1809 года он принял к себе в сотрудничество

опять М. Т. Каченовского14, что продолжалось и в 1810 году, т. е. до

прекращения Жуковским журнальной деятельности. Как ни краток был период

прямых сношений его с публикою, он доставил поэту твердое и блестящее

положение в общем мнении. Карамзин и другие лица, умом своим и образом

мыслей составлявшие венец избранного общества, признали в молодом человеке

лучшую надежду русской литературы.

VII

Освободившись от срочной работы, вообще неприятной для человека с

высшими понятиями о литературных занятиях, Жуковский начал жить только для

поэзии. С его именем соединялось в тогдашнем молодом поколении предчувствие

какого-то рассвета. Стихи его быстро переходили из рук в руки и являлись часто в

печати там, куда автор еще не показывался. Так, в 1807 году в Петербурге издано

было особою брошюрою стихотворение его "Песнь барда над гробом славян-

победителей". Теперь, когда скончалась мать его, он поселился в Муратове

(Орловской губ., Волховского уезда), деревне сестры своей, К. А. Протасовой,

переехавшей туда из Белева с семейством. Сельская жизнь постоянно влекла его к

тихим своим удовольствиям. От полноты души высказался он, когда написал

(1805):

Мне рок судил брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Платон, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной:

Кто в тихий утра час, когда туманный дым

Ложится по полям и холмы облачает

И солнце, восходя, по рощам голубым

Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,

В дубраве упредить пернатых пробужденье

И, лиру соглася с свирелью пастухов,

Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел...15

Ничего очаровательнее представить нельзя, когда вообразишь эту эпоху

его. Общественной жизни он узнал столько, чтобы не сделаться мизантропом и не

сожалеть о ней. Славы на его долю досталось более, нежели он мог желать по

исключительной своей склонности к простоте и тихим семейным радостям. Он

окружен был обществом людей, которые любили его искренно и наслаждались

его счастием как собственным. Равная их образованность и одинаковый вкус

искали сходных занятий и удовольствий. Там-то изучен был Шиллер -- и, может

быть, еще нигде не оказывалось столько поклонения его гению. Жуковскому

исполнилось двадцать шесть лет. И в обыкновенном человеке эта пора развивает