Читаем В.А. Жуковский в воспоминаниях современников полностью

элегию, напечатанную Карамзиным в "Вестнике Европы" 1803 года7.

Уже бледнеет день, скрываясь за горою,

Шумящие стада толпятся над рекой,

Усталый селянин медлительной стопою

Идет, задумавшись, в шалаш покойный свой8.

Место действительно живописное, с видимой далью. Молодому

впечатлительному юноше можно было прийти в восторг!

С неизъяснимым удовольствием припоминал я здесь разные

стихотворения Жуковского и всю жизнь его, с которою особенно познакомил

теперь нас, его соотечественников, Зейдлиц.

Характер Жуковского есть наше сокровище. Никто больше его не

подходит к Карамзину, впрочем одною стороною. Карамзин -- тому нет уже

образца.

Мишенское, село почти подгородное, где Жуковский родился,

воспитывался, где открылся его талант и где он сделал первые опыты, где

погребен его отец и его друзья, должно бы быть как-нибудь обращено на

общественное доброе дело. Владетельница его, дочь Анны Петровны Зонтаг,

рожденной Юшковой, племянницы по матери Жуковского, в замужестве за

австрийским чиновником, поселившаяся в Австрии, уступит охотно господскую

усадьбу с садами и службами под благотворительное заведение. Пусть бы здесь

воспитывались бедные белевские девочки, а в Белеве мальчики. Выручка от

сочинений Жуковского могла бы быть обращена хоть отчасти на содержание.

Много соберут друзья и родные. Остальное, верно, будет рад пожаловать

августейший воспитанник. А всего лучше приобрести Мишенское сыну

Жуковского и здесь поселиться. <...>

Было еще светло. Мы отправились осмотреть так называемый дом

Жуковского9, выстроенный им для его матери, где он жил с нею, впрочем, одну

только зиму. Князь Вяземский думает устроить здесь училище. Дом этот

находится почти за городом -- и, разумеется, должен быть возобновлен, если

помещать в нем какое-нибудь заведение. Выстроенный с лишком 60 лет назад, он

теперь чуть держится. Здесь жил Жуковский зиму 180.. года10. К этим покоям

относятся следующие места из писем Марьи Андреевны Мойер, друга души его

со времен детства, от которой он должен был отказаться, повинуясь

непреклонной воле ее матери, не хотевшей нарушить закон о родстве, хоть и не

совсем близком (из письма Зейдлица).

Мы обошли все комнаты в верхнем этаже, где помещается хозяин, бедный

чиновник, обремененный многочисленным семейством. Ему очень хочется

освободиться от дома, составляющего все его достояние. Передать ему цену --

доброе дело в память о Жуковском. При доме есть порядочный сад, то есть

пустырь с несколькими яблонями, заросший травою, где можно развести сад.

Училище по отдаленности от средины города устроивать здесь нельзя: учеников

сюда и калачом не приманишь, а разве приют, где дети жили бы безвыходно или

по крайней мере оставались на целый день, -- или, наконец, перевести сюда

городскую библиотеку Жуковского. Что-нибудь, а надо делать поскорее.

Нынешний государь был в этом доме еще наследником в 1837 году11,

подарил тогдашнему владельцу, какому-то чиновнику, золотую табакерку и

сказал: "Береги же дом Жуковского!" Добрый человек так возгордился, что к нему

приступу не было. Потом, по отъезде великого князя, он поскакал по городу без

шляпы, держа пожалованную табакерку над головою, и начал вести себя

непристойно, делать разные грубости начальникам. Напрасно они увещевали его.

"Наследник велел мне беречь дом Жуковского", -- твердил он в ответ и

оправдание. Ему велели подать в отставку. "Никто не может меня отставить. Мне

наследник велел беречь дом Жуковского", -- повторял он беспрестанно и написал

грубое письмо к губернатору12.

Между тем смерклось, домой мы воротились уже поздно вечером, и

разговор обратился опять к старине. Авдотья Петровна рассказала нам несколько

примечательных случаев из жизни покойных обитателей этой исторической

местности.

Жуковский был в Белеве в последний раз в 1837 году, путешествуя с

наследником, нынешним государем. Не доезжая Москвы, он испросил себе

увольнение на несколько дней, чтоб посетить свою родину. Авдотья Петровна

только что воротилась тогда из-за границы, где во Франкфурте-на-Майне была

свидетельницею городских приготовлений поднесть лавровый венок

осьмидесятилетнему Гете13. Она вздумала увенчать таким венком и Жуковского

в его родном городе и сообщила эту мысль обывателям. Венок был заказан в

Москве по ее рисунку: числом листов соответствовал числу лет Жуковского,

вставленными изумрудами изображались капли росы. В Туле наследник узнал

как-то о приготовленном торжестве и сказал Жуковскому, что его собираются

увенчать в Белеве. Жуковский написал тотчас Авдотье Петровне, чтобы она

убедила белевцев отложить их намерение: иначе он не приедет. Это очень

огорчило Авдотью Петровну, но делать было нечего, и она должна была оставить

свою мысль, стоившую ей очень дорого. Жуковскому была поднесена хлеб-соль

на серебряном блюде. Его встретил весь город; вечером была иллюминация, и он

прогуливался по бульвару, окруженный толпою.

Обед в пятницу приготовлен был в библиотеке Жуковского. Она украшена

была, как и портрет Жуковского, цветами и зеленью. При входе играла музыка,

крыльцо окружено толпами народа. <...>

<РЕЧЬ М. П. ПОГОДИНА НА ОБЕДЕ,

ДАННОМ В ЕГО ЧЕСТЬ>

Перейти на страницу:

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное