В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

изображение иконы, к сожалению артиста, поспешили смыть с пола, чтобы не

попирать ногами святыни.

Оспу натуральную -- тогда еще не было известно вакцины -- мне

прививали вместе с Жуковским. На мне она была очень сильна, а к нему не

принялась, хотя во все время моей болезни он приходил ко мне очень часто и

трогал меня. Замечательно, что на нем никогда не было оспы, хотя ему прививали

несколько раз и натуральную, и потом вакцину.

Когда Жуковскому минуло 6 лет, дедушка Афанасий Иванович выписал

для него из Москвы учителя-немца. Звали его Еким Иванович8, а фамилии не

знаю. Немца этого вместе с его питомцем поместили во флигеле, где было семь

комнат. По счастию, в том же флигеле жил и Андрей Григорьевич, который мог

слышать все, что происходило у немца. Еким Иванович имел страсть к музыке

совсем особенного рода. Он любил чириканье кузнечиков. С помощью дворовых

ребятишек ему удалось наловить множество этих редких птичек, для которых

вместо клеток он поделал очень затейливые карточные домики и увешал ими все

окна классной комнаты. А в этой комнате было четыре окна. Бедный Андрей

Григорьевич, который в самом деле был музыкант, принужден был слушать

неумолкаемое трещанье кузнечиков; но вместе с тем он часто слышал грубую

брань сердитого Екима Ивановича, хлопанье по рукам линейкой и горький плач

бедного мальчика. Однажды этот тройной шум был так велик, что Андрей

Григорьевич, не могши дале терпеть, пошел в комнату учителя, которого нашел в

ужасном гневе. Он даже не обращал внимания на песни своих любимцев и осыпал

бранью своего ученика, поставленного голыми коленами на горох. Бедный

мальчик, держа в руках немецкую книжку, обливался слезами. "Что такое сделал

Васинька?" -- спросил Андрей Григорьевич. "Он не учил свой урок и все глядя на

моя кузнечик", -- отвечал немец, готовя розгу. "Простите его, Еким Иванович, --

он еще так мал! И ваши кузнечики его развлекают. Бедняжка не привык к таким

строгим наказаниям, -- он всегда был окружен нежною любовью и ласками". --

"Да, да, избалован мальчик", -- сказал Еким Иванович, кладя в сторону розгу и

притворяясь, что прощает. Но едва вышел из классной комнаты Андрей

Григорьевич, как крик, брань и плач возобновились и Васиньку опять поставили

на колени. Тогда Андрей Григорьевич пошел с жалобой на учителя к Марье

Григорьевне, потому что Афанасья Ивановича все несколько боялись: он был

строг, хотя очень добр и справедлив. Марья Григорьевна не теряя ни минуты

пошла во флигель и нашла своего любимца стоящего на коленах на горохе, а

учителя в страшном бешенстве, готовящегося его сечь. Расспросив, в чем

состояло дело, бабушка узнала, что Васинька в отсутствие учителя

полюбопытствовал посмотреть один из карточных домиков, в которых сидели

пара кузнечиков. Он взобрался на окно, чтобы достать домик, привешенный к

верху, рванул его неосторожно, и -- домик рассыпался, а кузнечики выпрыгнули в

открытое окно. Вот что было причиной гнева грозного Екима Ивановича.

Бабушка увела с собою Васиньку, рассказала всю историю дедушке и убедила

его, что Васинька еще слишком мал, чтобы выписывать для него немцев-

учителей. Всех кузнечиков выпустили на волю, а Екима Ивановича посадили в

кибитку и отправили в Москву, к тому самому портному, у которого он был

подмастерьем. Пока Андрей Григорьевич сам учил его русской грамоте.

Все семейство имело обыкновение ездить на зиму в Москву и

возвращаться в деревню по последнему зимнему пути. Мишенское было

всегдашнею резиденцией дедушки, хотя он имел многие деревни гораздо

выгоднейшие, особенно в Орловской губернии. Но Мишенское предпочиталось

как по прекрасному его местоположению, так и по соседству города, от которого

оно только в трех верстах. Ежегодная поездка в Москву была отменена, кажется,

потому, что дедушка определился на какую-то должность в Туле, где также

служили два зятя его: Николай Иванович Вельяминов, женатый на одной из

старших дочерей, Наталье Афанасьевне, но в то время уже вдовый, и отец мой,

Петр Николаевич Юшков. Вместо Москвы поехали в Тулу.

Наталья Афанасьевна имела трех дочерей: Авдотью, которая была уже не

совсем маленькая; Марья была старше Жуковского двумя годами, Авдотья же

годом его моложе. Но меньшая, Анна, осталась шести недель после матери, и

бабушка взяла ее к себе. Таким образом, нас было трое детей у бабушки.

В Туле был пансион, содержимый очень хорошим человеком:

Христофором Филипповичем Роде. Жуковского стали посылать в этот пансион,

сначала как полупансионера; там он учился с мальчиками лучших семейств Тулы

и ее окрестностей. Но, будучи еще так мал, не думаю, чтобы он выучился

многому. К нему также ходил учитель народного училища Феофилакт

Гаврилович Покровский, человек замечательный своими познаниями в науках и

литературе. [Он посылал свои статьи в выходивший тогда в Москве журнал под

названием "Приятное и полезное препровождение времени"9 и называл себя

"Пустынником горы Алаунской", живущим при подошве горы Утлы.] Это

народное училище было посещаемо не только мальчиками низшего сословия, но

всеми детьми лучших семейств. Гимназии тогда еще не было.