В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Жуковский очень подружился с моими кузинами, особливо с Марией

Николаевной; но я им не только не завидовала, а, напротив, вместе с ним обожала

старшую кузину; удивлялась, однако, их жадности и тому, что для Авдотьи

Николаевны самою приятною забавою было бегать и драться с Жуковским, чем

она часто ему надоедала. Бабушка моя в эту осень не поехала в Тулу; но матушка

моя, приезжавшая всякое лето в Мишенское, возвращаясь в Тулу, увезла с собою

Жуковского, для продолжения наук. Мы прожили в деревне и не видали

Жуковского до следующего лета, когда матушка привезла его к нам на вакацию.

Но и это время не было для него потеряно. С матушкой приехал первый учитель

тульского училища, Феофилакт Гаврилович Покровский, который, по мере наших

возрастов, учил всех нас чему следовало, Жуковского, кузин моих, родных сестер

и меня.

В конце лета матушка уехала, взяв с собою Жуковского и учителя. Но как

матушка также взяла гувернантку для сестер, то бабушка сочла лучшим отвезти

меня к родителям, чтоб я вырастала не совсем чужою моему семейству. Тетка моя

Алымова осталась в Мишенском с кузинами, а в Тулу отправились бабушка,

Елизавета Дементьевна (для свидания с сыном) и я.

Так кончился первый период моей жизни. Мне бы не следовало говорить

так много о себе; но все, что случилось в первые годы моего детства, так тесно

связано с воспоминанием о Жуковском, что непременно приходится говорить и о

себе. Вы, любезный князь, делая извлечение из моих писем, выгородите меня

елико возможно. Уж вы лучше меня с этим сладите. Пока прощайте. В

следующем письме опишу вам жизнь нашу в Туле, в доме моих родителей.

II

Мы подъехали к батюшкиному (то есть Юшкова) дому во время обеда.

Все семейство сидело за столом. Мне было тогда семь лет с половиною, и меня,

маленькую девочку, в одну минуту вынули на руках из возка. Я влетела в

столовую и начала отпускать книксен перед матушкою, которая, не будучи

предупреждена о скором бабушкином приезде, очень испугалась, увидя меня

одну, и вместо того, чтобы поцеловать, она оттолкнула меня и побежала на

крыльцо, чтоб узнать, что сделалось с бабушкою. Старушка в это время

выгружалась из возка. Оробев от неласковой встречи, я пошла уже гораздо тише к

батюшке, но и он, сказав мне: "После, Анюта!" -- бросился вслед за матушкой.

Незнакомая мне старушка-гувернантка, видя мое горестное недоумение, сказала:

"Venez ici, ma ch`ere enfant!" {Иди сюда, мой милый ребенок! (фр.).} -- и хотела

посадить меня к сестрам моим. Но и те встретили меня недружелюбно. Катенька

была еще мала -- о ней и речи нет, -- Машенька и Дуняша были дружны между

собою. Матушка сказала Машеньке: "Вот скоро приедет сестра ваша, Анюта: ты с

ней почти одних лет и должна быть дружна с старшей сестрой" (она была моложе

меня на одиннадцать месяцев). Услыша это, Машенька в слезах пришла к Дуняше

и говорила: "Как нам быть? маменька приказала мне быть дружной с сестрицей,

уж нельзя мне быть дружною с тобой!" И они положили быть тайными друзьями.

Вот причина такой холодной встречи, которую, впрочем, я и ожидала, потому что,

провожая меня из бабушкина дома, все женщины и девушки очень плакали и

говорили: "Как-то дитя наше будет жить в чужом доме... (у родителей-то!) Там

никто ее любить не будет".

Вот я и явилась к отцу и матери с убеждением, что ни они и никто меня не

будет любить, потому что я в чужом доме. Однако я очень любила батюшку и

матушку, особливо последнюю, хотя очень ее боялась, потому что она никогда не

приласкала меня.

Приезд наш взбаламутил всех; все вскочили из-за стола, кроме

гувернантки и детей. Вошед, я видела, что за столом сидело много, но кто тут

был, не успела рассмотреть. Когда, вместе с приезжими, все возвратились в

столовую, я увидела, что тут был Жуковский (он выбегал также на встречу

бабушки и Елизаветы Дементьевны), и сердце мое запрыгало от радости.

Батюшка и матушка меня поцеловали, а я бросилась на шею Жуковскому,

восклицая: "Васинька, Васинька!" -- и сдерживаемые слезы полились рекой. Он

терпеть не мог, чтоб я целовала его, но на этот раз допустил обнять себя. Мне

поставили прибор между ним и батюшкой, и, сидя возле него, я не считала себя с

чужими.

Как пансион г. Роде уже более не существовал, то Жуковский ходил в

училище, где главным преподавателем был Феофилакт Гаврилович Покровский,

который, окончив класс, приходил давать к нам уроки -- русского языка, истории,

географии, арифметики. Жуковский тут повторял слышанное в классе, а

французскому и немецкому языкам учился вместе с нами у нашей гувернантки.

Бабушка недолго пробыла в Туле. У нас в доме был, следовательно, настоящий

пансион. Было множество детей: нас четыре сестры, Жуковский, две маленькие

девочки, Павлова и Голубкова, дочь тульского полицмейстера, мальчик наших

лет, приходивший учиться с нами, Риккер, сын нашего доктора, и еще три

совершенно взрослых девушки, лет по 17, наша родственница Бунина14,

воспитанница гувернантки Рикка и бедная дворянка Сергеева, которая

впоследствии была за книгопродавцем Аноховым (всего 16 человек). Все эти три

девицы познаниями своими не превосходили нас, маленьких девочек.