В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

один только Божий храм и стоит неизменившимся свидетелем прошедшего

лучшего времени!

Однажды в 1804 или 1805 году Василий Андреевич встретился в Москве,

в доме господина Юшкова, с прежним своим учителем Феофилактом

Гавриловичем Покровским, который был переведен смотрителем гимназии в

Твери. Покровский смешался, видя молодого человека, которого он так притеснял

в ребячестве, теперь уже отмеченного публикою по своим дарованиям, любимого

и уважаемого. Но Жуковский бросился обнимать своего бывшего учителя,

встретил его, как старого друга, с искреннею радостью, не помня прежних

неудовольствий! Они долго разговаривали и расстались друзьями. Возвышенная,

благородная душа Василья Андреевича не способна питать никакого

неприязненного чувства; кроме благодушия, в ней ничто не может вмещаться, и

вот почему, дожив до старости, он сохранил какую-то младенческую ясность и

веселость. "Блаженны чистие сердцем, яко тии Бога узрят!"20

Василий Андреевич, наверху счастия, не забыл никого из прежних

знакомых; родные, друзья, даже самые отдаленные знакомые, старинные слуги,

все были им или обласканы, или облагодетельствованы; всем оказывал и не

перестает оказывать услуги, вспомоществования, какие только от него зависят.

Отечество гордится Жуковским, а друзья и родные думают о нем с сердечным

умилением и с восторгом любви и благодарности. ]

ИЗ ПИСЕМ К А. М. ПАВЛОВОЙ1

1

РАССКАЗ О ЖУКОВСКОМ

Исполняя желание твое, милый друг, Анна Михайловна, посылаю тебе

анекдот о спасении в Дерпте молодого человека от нищеты и тяжкой болезни,

которая неминуемо привела бы его к преждевременной смерти. За достоверность

этого происшествия могу ручаться. Вот оно:

Это было, кажется, под исход зимы 1815 года2. Тогда стихотворения

Василья Андреевича Жуковского печатались первым изданием; он скоро надеялся

получить за них деньги, которых у него оставалось мало для петербургской

жизни, потому что он не занимал еще той должности, которую получил скоро

после того. В ожидании денег он поехал в Дерпт, к Екатерине Афанасьевне

Протасовой, которая, выдав старшую дочь свою за профессора Дерптского

университета Ивана Филипповича Мойера, жила у него. Мойер очень был

известен глубокою своею ученостью вообще и в особенности славился как

искуснейший хирург и медик. Все теперешние знаменитости по этой части были

его учениками, как-то: Пирогов, Иноземцев, Филомафитский и другие; все они

чтят память его. А что еще было превосходнейшее в Мойере, это его прекрасная,

благородная душа и добрейшее сердце. Мог ли он не быть дружен с Жуковским?

И Жуковский поехал к нему, зная, что будет принят радостно всем семейством

как друг и близкий родственник.

Один профессор того же университета, в прекрасный день, прогуливался с

толпою студентов по улицам Дерпта и на большой улице увидел молодого

человека, окутанного шинелью, сидевшего на земле и просившего милостыни.

Господин профессор пришел в страшное негодованье! Он объяснил в самой

умной, красноречивой речи, как стыдно просить милостыню такому молодому

человеку, прибавя, что гораздо лучше работать и жить своими трудами, нежели

мирским подаянием. Молодой человек слушал в молчании и только спрятал

протянутую руку.

После этого и Жуковский, прогуливаясь, проходил также мимо молодого

нищего, который с робостью и у него попросил подаяния. Жуковский достал из

кошелька какую-то монету, подал ее нищему и потом сказал: "Ты так молод,

почему бы тебе не заняться каким-нибудь делом или не искать места?" Молодой

человек залился слезами и, развернув шинель, сказал: "Взгляните, сударь, могу ли

я быть годен на что бы то ни было? Я не могу ни стоять, ни ходить!" Ноги его

были покрыты ужаснейшими ранами. Жуковский с участием стал его

расспрашивать и узнал, что он в Петербурге нанимался у одного господина-

немца, который взял его потому, что он говорил по-немецки и что ему нужен был

слуга, знающий русский и немецкий языки. Ездивши по дорогам с немецким

путешественником в холодную зиму, он отморозил ноги. Далее Дерпта он не мог

ехать, а господин его, не имея более нужды в русском слуге в таком краю, где все

говорят по-немецки, расчел его и отпустил. Молодой человек, ожидая, что ноги

его заживут, жил на квартире. Но раны на ногах становились хуже и хуже; он

прожил все, что у него было, и, когда уже не осталось более ничего, он кое-как

вышел на костылях и в первый раз решился просить милостыню.

Жуковский был растроган этим рассказом, достал пятирублевую

ассигнацию (тогда счет был на серебро) и подал ее больному, который был

удивлен такою щедростью. Но Жуковский не был доволен собою. Удаляясь

тихими шагами от больного, он думал: "Я живу теперь у Мойера, где ничего не

трачу и скоро ожидаю денег из Петербурга за свои сочинения, а этот бедняк скоро

истратит пять рублей, и тогда что будет он делать?" И поспешил воротиться к

больному. "Послушай, любезный, -- сказал Жуковский, -- здесь очень хорошие

доктора; попроси которого-нибудь из них, чтоб взялся лечить тебя; а вот и деньги

на леченье!" И отдал все, что было в его бумажнике; там было двести рублей. Он

убежал, не слушая благословений и благодарности молодого человека.