Я захожу, привет, говорю, Нюра, мамы не видела? А вот же она, у корыт. Мама голову поднимает, прядку из-под платка русую выбившуюся поправляет – руки ее без перчаток и красные от травы, от деревянной ручки черпака, которым она телятам пойло замешивает. В ведре прозрачный обрат, похожий на дешевое, разбавленное водой молоко. Черпак ее разбивает взвесь, поднимает ворох крупинок телячьей «посыпки» – кукурузной каши с примесью клевера и еще каких-то сорняков.
Ты чего так рано, спрашивает она.
Да я десятичасовым автобусом лучше поеду, чтобы точно уж успеть.
Смотри, я там тебе с собой на дорожку кое-чего собрала, взял?
Ага, забрал. Ты тогда вечером меня к ужину не жди.
Ну пока, что ли? Да погоди ты, дай хоть поцелую.
Прикосновение сухих губ к щеке, полная тяжелая рука на плече, русая прядка и запах травы, сена, всего, что окружает колхоз, молока и опять силоса, как несколько минут назад на дороге. С богом, иди, и чего заходил-то – вечером же и вернешься. Ну давай, на пятерку все чтобы.
И я жду автобус сорок пять минут, потому что где-то по дороге из Грязовца в нем что-то ломается и народ бредет по обочине, а кто-то курит и бросает бычки под большие грязные колеса. На мне чистые школьные брюки и белая рубашка.
В Вологде дождь.
Во дворе института смеются, держат куртки над головой, отворачиваются от дождя.
– Не знаешь, где здесь тридцатая аудитория? – говорит незнакомый парень в длинной куртке, брюки в елочку – высокий. Выше меня.
– А что там? У меня сочинение.
– У всех сочинение. Ладно – пойдём вместе искать. Что тут торчать – льет с неба, видишь же, – а у самого ботинки новенькие, чуть ли не сверкают – понятно, отчего боится дождя. – Меня Евгений зовут. Куда поступаешь? На филфак?
– Нет, на исторический, – я тихо, потому что – что бы мне делать на филфаке, там же одни девчонки. Евгений, надо же. Какой из него Евгений, когда длинный такой.
– Я тоже. Здорово будет.
– Если поступим. Говорят, сочинение сложно хорошо написать. Придираются. А я только что вспомнил, что Горького не читал.
– И я не читал. Да он, может, и не попадётся. Вот она, тридцатая. Ну что, пойдем?