В бой идут 2

– Спасибо, Петрович, на добром слове, – кивнул Митрич. – У меня только одна просьба к тебе будет, важная…

– А вот это ты зря, – Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона. – Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак![7]

Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.

– Вот все-таки вы, олигархи, дебилы! – уверенно заявил он. – Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.

Петрович заметно смутился.

– Ну извини… Ты меня тоже пойми – все, кто со мной общаются… Все, понимаешь – 99 и девять в периоде процентов моих собеседников общаются со мной только с одной целью – убедить меня расстаться с частью моих денег. Всё, никаких других резонов нет – тока бабки. Тут хочешь не хочешь – станешь пуганой вороной, которая каждого куста боится и всех в разводилове подозревает.

– Короче, – Митрич все еще обижался, но уже немного остыл. – Я что сказать хотел. Пацан у тебя хороший. Слабоват, конечно, но не дурак зато. И добрый. По настоящему добрый, непритворно. Но он, как я понимаю, только сейчас, когда мы пару боев без него стопроцентно слили бы, мужиком себя начал чувствовать. Защитником. Спасителем. Вытаскивателем. И так далее – тема понятна. Опять же – девки. Ну сам понимаешь, вспомни себя в этом возрасте. Так вот, сейчас ему, как никогда, отец нужен. Который этой искре, появившейся в нем, погаснуть не даст, и раздует потихоньку во что-то стабильное. Ты, я смотрю, мужик нормальный, правильный мужик. Так вот – ты уж, Петрович, на работе сутками не гори, пожертвуй толику времени на сына. Пусть пару миллионов потеряешь, зато тебе в компенсацию сын родным останется.

Коммерсант кивнул:

– Спасибо, Митрич. Уяснил, выводы сделаю. Неужто и из моего тюти мужик прорезался? И это – извини еще раз. Денег не предлагаю, деньгами за такое не платят, но если что понадобится – звони, прямой контакт я тебе кинул.

Иди уже, – махнул рукой Митрич. – Пойдем, на посошок накатим, забирай свою Аньку да вали. Увидимся еще.

Мы вернулись в общий зал, где дикие танцы уже завершились, и наступило то приятное умиротворение, когда праздник явно заканчивается, пора уже прощаться и откланиваться, но можно еще посидеть последние пять минут – «на чемоданах», как я это называл.

Митрич набулькивал по последней, а меня вдруг прибило по лирике. Со мной иногда такое случается на пьяную голову.

– А я песню спеть хочу, – вдруг заявила Семеновна вслух.

Народ оторвался от своих занятий и с интересом посмотрел на нее.

– Её сейчас если кто ещё помнит, то только старичье вроде меня. Она никогда особым хитом не была, но мне сейчас почему-то хочется ее спеть. Как ты там, Свет, говорила? Мы странно встретились?

Дороги наши разошлись и мы не встретимся случайно,

Надежды наши не сбылись и не надёжны обещанья.

Ты понял, твёрдою рукой судьба карает безответных

И уповать на бога тщетно, богам дороже свой покой.

Я вздрогнул. Это было вечность тому назад, под эту песню мы уходили в армию. Я в армию уходил из мореходки, и не я один, мы все уходили служить, всем курсом. Торжественное построение уже прошло, и мы просто сидели во дворе и ждали автобусы, которые нас в армию отвезут.

День был – лучше не бывает, Владивосток просто купался в солнце. Нам всем было страшно, никто этого показывать не хотел, поэтому все бесились, орали и кривлялись. Многие, естественно, были кривые как турецкие сабли после всеночной пьянки. А один мой однокурсник – я его по имени, естественно, назвать мог, но близко мы никогда не знались, играл на гитаре и пел:

Ты скажешь: «Прошлого не жаль», и веришь в будущее свято,

Былая пошлая печаль отныне брошена и смята.

И к новой жизни устремясь, раздуй бушующее пламя,

Укрась бумажными цветами вокруг сверкающую грязь.

Нина пела, а я, как наяву, видел себя – восемнадцатилетнего, глупого, смешного и ушастого, как подрощенный щенок. Этот щенок бесцельно бродил между сокурсниками, а вот услышал песню и замер, как собака, сделавшая стойку, и пока не дослушал – не двинулся с места. Я смотрел на этого пацана, которому все еще только предстояло, у которого еще ничего и не началось, и сердце щемило от нежности. А песня все текла и текла и уже приближалась к финалу.

И в мире, выдуманном вновь, на троне утвердишься прочно,

И будет новая любовь как ты – тверда и непорочна.

Отныне сам себе молись и выбирай себе дорогу.

Счастливым будь, и, слава богу, дороги наши разошлись.[8]

Я чуть не всхлипнул, растрогавшись, но вдруг заметил, как Сергеевна, спрятав глаза за ставшими уже привычными круглыми очками, буквально буравит взглядом каждого из присутствующих. И понял, что кто-то из присутствующих угодил под подозрение нашей мисс Марпл. И, судя по её выражению лица – Нина исполняла эту песню отнюдь не экспромтом.

* * *