В бой роковой...

Подала котлеты и кофе, начала убирать со столов посуду. Вдруг веселый, шумный разговор прекратился. Покосившись, Аня увидела, что офицеры склонились над развернутой газетой. Поняла: кто-то отдернул штору и обнаружил газету. Вероятно, они решили, что ее забыл Вильсон, склонный к собиранию листовок. Этак еще лучше, никаких подозрений. Читайте, господа!.. Аня спокойно убирала столы. Ей был слышен голос чтеца: «Рабочие и крестьяне России... освободились от ожиревших, купающихся в золоте паразитов, которые с незапамятных времен грабили и угнетали их. То же самое должны сделать и рабочие Британии... Нам следует дерзать, дерзать и еще раз дерзать. Дерзать для того, чтобы взвился красный флаг — флаг освобождения человечества».

Ага, это читают обращение к рабочим организациям британской социалистической партии...

Госпиталь и одновременно дом отдыха для американских солдат, в котором работала Эмилия прачкой, обслуживала специальная команда. С солдатами команды у нее сложились неплохие отношения. Некоторые из них были неграмотны, она писала за них письма, знала их семейные дела, домашние невзгоды, выражала сочувствие, давала советы. Нередко беседы касались политических вопросов. По просьбе неграмотных Эмилия читала им американскую военную газету «Sentinel» («Часовой»), выходившую в Архангельске с начала года. Один солдат объяснил, что газету назвали так потому, что американцы приехали на север России не воевать, а охранять военные грузы, завезенные сюда союзниками во время войны с немцами. Более развитый Джон возразил ему: «Это говорили, когда нас везли, а тут сразу послали на фронт». Мнения разделились. Как бы не слыша спора, Эмилия стала читать статью, в которой говорилось о солдатах и сержантах, получивших боевые награды за храбрость в сражениях с «боло» (большевиками). «Вот видите, не за охрану наградили, а за участие в боях», — уличал своих оппонентов Джон.

Теперь мнение солдат стало общим: их обманули. Правда, при офицерах они его не высказывают.

Однажды, придя в прачечную, Джон смущенно сказал, что у него есть просьба к миссис:

— Покажите мне хоть одного большевика.

Она удивилась. Ведь солдат наверняка знает, как власти охотятся за большевиками, без суда бросают их в тюрьмы. Что пришло в голову Джону?

Он, увидев ее замешательство, пояснил:

— Я не разглашу тайну, клянусь! Хочу увидеть, что это за люди, почему нас заставляют их убивать.

— С одним большевиком вы уже хорошо знакомы, Джон, — сказала Эмилия.

— Как?! Где?! — воскликнул удивленный солдат.

И тогда она сказала:

— Я имею в виду себя.

Он долго смотрел на нее широко открытыми глазами, в которых удивление смешалось с уважением.

Этому солдату теперь без боязни можно вручать листовки. К тому же он чаще других приходит в прачечную за готовым бельем. Вот и сейчас, услышав шаги в коридоре, Эмилия обрадовалась — наверное, это Джон. Ошиблась. Пришел истопник Лещинский. Уже не раз во дворе она замечала его пристальный взгляд. Как-то даже подумала: не доносчик ли? Отогнала эту мысль, вспомнив, что Лещинского в Архангельск забросила, как и их, латышей, тяжелая судьба. Но что ему вдруг понадобилось в прачечной, вернее, у нее в гладильной? Поставив горячий утюг, Эмилия увидела, как тщательно он прикрыл за собой дверь.

— Слушаю вас, пан Лещинский, — суховато ответила она на приветствие поляка.

Помявшись у двери, тот подошел к столу, на котором лежало отглаженное белье, и молча полез в карман ватника. Эмилия увидела в его руке листовки.

— За печкой нашел, — тихо произнес он. — Латынь читаю, а понять не могу, что тут такое.

Эмилия взяла листовки. Их было три, одинаковых. Таких она еще не видела. Общий смысл схватила, а в подробностях разобраться мешала мысль: чистосердечен или провоцирует?

— Зачем вы принесли мне? — строго спросила и, вернув листки, взяла в руки утюг.

— Вы же знаете английский.

— Американцы получше меня переведут, пан Лещинский.

— К ним идти побоялся. Так о чем же листовки? — оглянувшись на дверь, спросил он.

— Большевики зовут солдат прекратить войну. Но советую сжечь их в печке, пан Лещинский. Иначе можете поплатиться.

Он бросил пристальный взгляд на нее и вышел. «Может, напрасно так с плеча оттолкнула? — подумала она. — Похоже, честный человек. Но кто знает, осторожность не повредит».

Дня через два пришел за бельем Джон. Покрасневший от мороза, невеселый. Обычно бойко здоровался и, увидев корзину белья, восклицал: «Ол райт!» Сегодня как-то глухо поприветствовал и сразу схватился за корзину. Явно чем-то расстроен. А ведь Эмилия ждала его: надо же браться за листовки, чего им зря на чердаке, где сушат белье, лежать... Может, он с другом своим, приехавшим с фронта на отдых, повздорил или еще что? Во всяком случае, момент для серьезного разговора неподходящий.

И как же обрадовалась она, когда на следующий день Джон явился в самом добром расположении! Без обиняков открылся. Его друг привез с фронта три листовки, самолеты «боло» сбросили. Спрятали их за трубой, чтобы в свободное время прочитать, но они куда-то исчезли, а сегодня нашлись, да еще как! На трех столах в столовой!