В бой роковой...

Взбешенным вернулся в отдел. Начал вызывать агентов. Первым пригласил Пташку. За небольшой срок этот агент сумел выявить ряд просоветски настроенных лиц, затевая с ними провокационные разговоры в очередях у магазинов. Теперь ему предстояло стать учеником наборщика в штабной типографии. Верно, в штабе есть и другие провокаторы, но работают они неудовлетворительно: до сих пор не установили, кто же похитил карту с нанесенной обстановкой.

Инструктаж агентов не заглушил мысли об отделе — прозрачный намек Торнхилла тревожил. Рындин перебирал в памяти своих людей, затрудняясь остановиться на ком-либо. Кажется, все служат верно. Однако показанный Торнхиллом пропуск — серьезная улика. Некоторое время на выдаче пропусков был матрос Изюмов. При организации славяно-британского батальона он одним из первых пожелал вступить в него, и Рындин уважил просьбу подчиненного. Правда, рота, в которую попал Изюмов, перешла к красным, но ведь это могло произойти и помимо желания одиночек... В отделе еще есть бывшие матросы, такие, как Григорий Пухов, Петр Шереметьев, но и о них ничего плохого не скажешь.

...Петр Шереметьев, найдя предлог, с трудом выскользнул из дома контрразведки, чтобы зайти на почту. В каморке Закемовского рассказал: никогда таким злым не видели начальника, каким он вернулся из английской контрразведки. Вызывает по одному, дает взбучки.

— Предупреди, Сергей, профсоюзы: сегодня после чрезвычайного заседания городской думы начнутся обыски. И еще учти: в штабную типографию Рындин послал агента.

Сергей крепче сжал пальцы рук: опасность на пороге.

— У вас-то как, Петя?

— Тревожно и у нас. Рындин что-то подозревает. Приголубил некоего Бзыкина, бывшего студента. Скользкий тип. Шастает по комнатам отдела, напрашивается в друзья. Нудно зудит. Как овод у коровьего хвоста. Я иначе и не называю его, как бзык.

— Нехай зудит, какая беда от этого?

— Боюсь, не провокатор ли. Предупреждал Пухова, а у Гришки в голове не укладывается такое.

— Отчего это?

— Больно литературу любит, а Бзыкин — хороший чтец. Фета и других поэтов декламирует эффектно. Вот и сдружились. Гриша, правда, в наши дела его не вводит, но уверяет, что из него со временем выйдет подпольщик.

«Недобрые вести принес», — подумал Сергей, проводив военконтролевца. Под видом уточнения подписки он тотчас решил сходить к Теснанову и Прокашеву. Не сомневался, что никаких улик у них нет, осторожные это люди, но предупреждение не повредит. Однако ни того, ни другого на месте не оказалось: обоих пригласили на заседание городской управы. Неужели специально подстроили?

Удалось поговорить лишь со Склепиным. Удивился Иван:

— Таким ягненком прикинулся этот Пташка. Дескать, мобилизовали, хочет печатному ремеслу обучиться. Я и пожалел его.

...В то время как Шереметьев высказывал опасения Закемовскому, Бзыкин сидел в кабинете начальника, информируя его о своих наблюдениях. Уже не раз замечал, как Пухов и Шереметьев о чем-то тихо переговариваются. Стоит подойти — замолкают. Не будь Рындин взбудоражен Торнхиллом, он, может, и не так остро отреагировал бы на эту деталь. Мало ли о чем могут разговаривать два молодых друга. Теперь же у него возникло подозрение. Нелишне применить провокацию. Хотя бы с пропуском. У Бзыкина-де дружок был арестован, сбежал из тюрьмы, на несколько дней укрылся у надежных людей. Что посоветует ему Пухов? Ведь Бзыкин считает его порядочным человеком, потому и доверил ему тайну...

Впрочем, чересчур большая откровенность может насторожить Пухова. Для начала удобней подбросить что-то другое, попроще. Скажем, выразить жалость к Бечину, которого он хорошо знал. Ну а потом уж «доверить» тайну о друге беглеце.

На прием к Рындину попросился Пухов. Подумал, что тот пришел с доносом на Бзыкина, и уже прикидывал, что сказать в ответ. Однако услышал просьбу подписать служебную бумагу.

Рындин с минуту смотрел ему в глаза, потом многозначительно сказал:

— Я хотел бы поговорить с вами по исключительно важному и вместе с тем деликатному делу... — Умышленно оборвал речь, заметив удивленный взгляд матроса. Григорий действительно насторожился, прикидывая, куда клонит начальник. Тот, постучав пальцами о стол, сказал: — Я решил поручить вам обыск губпрофсовета. Возьмите двух-трех человек. Бзыкина можно, бойкий на перо, акт составит.

На сердце у Пухова отлегло. Не такое уж это важное и деликатное дело. Небось, Закемовский предупредил Теснанова. Так что обыск безобиден.

И в самом деле, осмотр комнат, шкафов и столов ничего не дал. Вот только чердак... Угораздило Бзыкина туда слазить с одним сотрудником. Восемь винтовок раскопали там. Пришлось заактировать. Правда, Теснанов без тени тревоги объяснил, что винтовки, наверно, припасали рабочие, когда готовились к свержению царя. По виду оно так и есть, не меньше года лежали. Пухов вставил в акт и то, что Теснанов в губпрофсовете недавно, поэтому никакой причастности к винтовкам не имеет. Бзыкин поддержал его.

Тем не менее Рындин долго крутил акт, строго спросил Пухова:

— Вы уверены в этом?

— Да.

У Бзыкина потом выяснил подробности:

— Акт писал ты?