В боях за Молдавию. Книга 1

Война. Наши наземные войска перешагнули Прут. Севернее Ясс шли бои. Фашисты сопротивлялись отчаянно, нередко сами переходили в наступление. Они бросали на советские войска все новые и новые эскадрильи бомбардировщиков в сопровождении «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Воздух гудел от моторов. Стонала от разрывов земля. На аэродроме то и дело вспыхивали зеленые ракеты. Вылет!

Разместились наши летчики в домах, что стояли поблизости от аэродрома. Несколько поодаль от других домов ютилась небольшая, слепленная из глины хатенка. Вокруг — старый плетень. Во дворе — убогая, покосившаяся конюшня. На войне не выбираешь жилье. Куда занесла тебя судьба, там и твой дом. Поселился я в этой хатенке, отдыхал там в свободные от полетов часы. А таких часов было немного. И мы дорожили ими.

Хозяин хатенки — худощавый старик, накрепко продубленный солнцем, был молчалив. Ходил он как-то боком, порой испуганно оглядываясь. Его совершенно седые усы на загорелом лице казались чужими. Старуха была также молчалива. Я ни разу не видел, чтоб она улыбалась. Какой-то вечный страх застыл в ее глазах. Очень немногое узнал я от нее. Старик занимался извозом, подвозил торгашам всякую снедь в Бельцы, где был большой базар. Но в начале войны пьяный немецкий офицер разрядил пистолет в его кобылу. С тех пор конюшня стоит пустой, а старики перебиваются чем могут.

В первый же день, когда поселился у них, я разложил на столе сухой паек — хлеб, консервы, колбасу, достал флягу с водкой. Старик выпил со мной, закусил куском хлеба. После ужина он сгреб все крошки со стола, собрал остатки еды в тряпку. Руки у него дрожали. Старуха боязливо смотрела на него. Я не выдержал ее взгляда, встал и, достав из мешка свои запасы, вытряхнул их на стол.

— Берите, — тихо сказал я.

Старик не притронулся к еде, а что-то невнятно пробормотал в усы. Я спросил старуху, о чем он говорит. Она ответила:

— Нам нечем заплатить.

— Я так… от души… понимаете, — ответил я и вышел в соседнюю комнату, где была приготовлена постель.

Старик ковырялся целыми днями на небольшом клочке земли у своего дома. Иногда он подолгу смотрел на летное поле, где шумели бесперебойно моторы, и глаза его слезились от яркого весеннего солнца.

У нашей группы «Меч», которая участвовала в разгроме Ясско-Кишиневской группировки противника, было немало работы. Мы отражали налеты вражеских бомбардировщиков на наземные войска, вели воздушные бои с истребителями противника, летали на разведку в тыл врага. Воздушные бои следовали один за другим. Схватки часто разгорались отчаянные, но речь сейчас не об этом.

Не раз, бывало, возвращаясь с задания чертовски усталый, я поглядывал вниз, где раскинулась весенняя земля, искареженная войной. Под крылом самолета проплывали сады, поля, села. И невольно возникало перед глазами лицо моего хозяина по квартире, изнуренное годами непосильной работы и недоеданием. Мне думалось, что в селах этих живут такие же трудолюбивые, но забитые нищетой люди. Теперь судьба их станет иной. Эти мысли успокаивали.

Как-то раз я неожиданно вошел в хату. Старуха стояла, склонившись над столом. Заслышав мои шаги, она вздрогнула и загородила от меня стол.

Я взглянул через ее плечо. На столе лежал раскрытый небольшой мешок с мукой.

— Что это? — спросил я.

Старуха торопливо заговорила.

— Это все, что у нас осталось. Небольшой мешок муки. Надо тянуть до нового урожая. До осени. А продавать больше нечего. Если отнимут муку, умрем с голоду.

Я стал объяснять, что ей нечего бояться, муку никто не отберет. Наоборот, сейчас наступили новые времена, когда у каждого будет работа и свой кусок хлеба. Она слушала внимательно, держась одной рукой за мешок.

— Дай-то бог, — вздохнула она и добавила: — Не обижайтесь. У голодного свой страх. Мы так намучились за годы оккупации.

Что мог я ответить ей, женщине, у которой жизнь была сплошным горем… Вот о чем думал я порой, возвращаясь с задания и наблюдая за небом и землей.

Когда солнце, выплыв из-за дальних холмов, окинуло своим ясным взглядом большое зеленое поле аэродрома, над переправой через Прут в районе Скуляны появилась стая хищников с желтыми крестами на крыльях. Поднятые по тревоге, взяли курс на переправу шесть самолетов-истребителей «Лавочкин-5». Возглавлял группу Кирилл Алексеевич Евстигнеев. Среди шестерки самолетов была машина и Лени Амурова. Прошло два месяца со дня прибытия его на фронт, а парню казалось, что за плечами уже целые годы. Каждый час полон переживаний. Опасность, тревога, радость за успехи товарищей, да и за свои, пока еще маленькие удачи.

Леня ничем не выделялся среди своих однокашников, прибывших к нам в полк. Обыкновенный русский парень среднего роста, курносый, с непокорным хохолком светлых волос и неизменной улыбкой на широкоскулом юношеском лице. Комсомолец.

Самолеты парами шли над садами и виноградниками, затянутыми легкой прозрачной дымкой. Из нее выступали раскинутые по балкам села.

Не прошло и десяти минут, как впереди показался район прикрытия. Командир группы связался по радио со станцией наведения: