В боях за Молдавию. Книга 2

Прошел весь длинный день и ночь и еще чуть ли не половина следующего дня 22 августа, когда, наконец, как говорит Можжухин, «немец повалил дураком». Над дорогой разорвалась пущенная Александровым ракета. В тот же миг обе партизанские группы открыли яростный уничтожающий огонь. Застигнутые врасплох, немцы в панике заметались как ошалелые. Это было необыкновенное зрелище! Насколько просматривалась дорога, вся она оказалась запруженной высокими немецкими автофургонами и прочей техникой по четыре и по пять в ряд. Некоторые группки гитлеровцев, обойдя «пробку», пытались опрокинуть и рассеять партизан, но меткие очереди буквально скашивали цепи противника, и, падая на дорогу, вояки фюрера еще больше закупоривали ее. Подожженные партизанами машины запылали десятками факелов…

«Выполнив задачу, вспоминает Можжухин, мы двинулись к домику лесника, рассчитывая, что немцы будут искать для отхода проселочные обходные дороги. Так оно и вышло. Утром немецкие разведчики-мотоциклисты проследовали через хорошо нам знакомую поляну, на которой стоял домик лесника, а следом за ними двинулось и целое подразделение. Пропустив разведчиков (их на выходе из леса к Сарата-Мерешенам уничтожил наш радист Вася Любушкин), мы повели огонь с очень близкого расстояния и почти полностью уложили всех, кто шел в голове колонны. Остальные бросились вспять».

Отряд Александрова, сохраняя боевые порядки, двинулся в Логанешты, которые уже были освобождены нашими частями. Там, в Логанештах, соединившись с регулярными войсками, отряд и закончил свой партизанский почти полугодовой рейд. Вскоре вернулась и группа, ушедшая с заданием на Прут. Мост она взорвать не успела — наступающие войска опередили ее. Всесокрушающей стальной лавиной Красная Армия устремилась на запад.

Погожим апрельским днем мы мчались на юрком «газике» по дороге из Котовска в Сарата-Галбенэ. Сегодня, увы, в урочище Бабеняса по воздуху не попадешь. Партизанские «аэродромы», разумеется, давно закрыты, а открывать авиалинию из Кишинева на Котовск нет никакого смысла — тридцать шесть километров асфальтированного шоссе, отделяющие столицу республики от районного центра, автобусы и такси преодолевают быстрее, чем успеешь просмотреть газету. С нами в машине находился Илья Григорьевич Брынзей, сторож Котовской районной больницы, вызвавшийся быть нашим проводником по партизанскому лесу.

Свернув с асфальта, машина покатила по проселочной дороге, еще не просохшей от недавних дождей. Дня три подряд шли дожди, теплые, обильные, сопровождаемые веселыми раскатами грома, очень раннего в нынешнюю весну. Потом брызнуло яркое солнце, земля запарила, пригорки вдоль дороги покрылись молодой травой, и деревья, напоенные влагой, набухали почками, — не сегодня-завтра из них должны пробиться острые листочки, похожие на нежные язычки зеленого огня, и осветить серое переплетение ветвей.

Вдали показался лес. «Газик» мчался проворно, насколько позволяли мягкие ухабы весеннего проселка. И чем ближе становился лес, тем все больше он поражал нас угрюмой бронзовой красой. Дубы на опушке, охранявшие лесное безмолвие, еще одеты в свой прошлогодний убор — тяжелые бурые листья, как латы, уцелевшие на осенних ветрах и зимних морозах.

На самом пороге леса проселок обрывался, и мы покатили дальше по тропе, устланной такими же бронзовыми латами, какие висели на ветвях кряжистых дубов. Мокрые лесной сыростью и поблескивающие на солнце, что пробивалось сюда с голубого весеннего неба, эти листья-латы и создавали в лесу неповторимо прекрасную и суровую картину.

На перекрестке лесных троп Илья Григорьевич подсказал водителю свернуть вправо, и через несколько минут мы уже выскочили на уютную поляну. На краю поляны, у подножия невысокого холмистого полукружия, стоял домик. Большой просторный двор вокруг него обнесен низким плетнем из жердей. На доске, прибитой над воротами, мы прочли: «Лесной кордон». «Газик» остановился. Мы были на том самом кордоне Бабеняса, где когда-то жил со своей семьей и работал Александр Маник, самоотверженно помогавший партизанам превратить зеленое урочище в опорный пункт для борьбы с фашистскими завоевателями. Здесь, на этой поляне, обрушилась непоправимая беда на шестерых из Маников…

— Старый дом сгорел, — рассказывал наш проводник Илья Григорьевич, — немцы сожгли. Этот построен уже после войны новым лесником. Александр Иванович ведь умер, вы знаете, в сорок шестом году. Не перенес гибели детей и отца с матерью…