В боях за Молдавию. Книга 2

Доклады представителей отрядов продолжались. Выступавшие с удовлетворением перечисляли успешные действия против оккупантов. Обстановка складывалась явно благоприятная для развертывания дальнейшей борьбы. Фронт уже близко — на Днестре, и во многих местах части Советской Армии перешагнули речной рубеж. По всему видно, что у нашей армии сейчас передышка. Она накапливает новые силы для решительного удара, в результате которого фашистские захватчики будут изгнаны с молдавской земли.

Вместе с тем Александров, Костылев, Можжухин и другие призывали бойцов к усилению бдительности, предупредили о назревающей вспышке ярости у карателей в предчувствии неизбежного конца. Имеются тревожные сведения: на проведение карательных операций переброшены учебная дивизия румын и два немецких мотополка. Усиливаются гарнизоны в Ганчештах, Карпиненах, Ульме и ряде других пунктов. Надо быть готовыми к отпору карателям.

После совещания лесник рассказал Александрову о своих опасениях. Появление Баркаря встревожило командира — тут и гадать нечего: подослали для провокации. Чтобы обмануть бдительность жандармов, Александров посоветовал Манику пожаловаться жандармам на партизан: угрожают, мол, уничтожить всю семью за то, что отказываюсь помогать им, изобразить при этом смертельный испуг на лице и попросить разрешения переселиться из лесной сторожки в Болчаны, где есть защита — румынские солдаты.

Маник так и поступил. Жандармы поверили и не возражали против переезда Маника. Обязанности лесника он должен тем не менее выполнять и по-прежнему информировать жандармерию о том, что происходит в лесу.

Вскоре Маник переехал. Домик на лесном кордоне опустел. Из большого семейства в нем осталось только четверо: старики — Павел Константинович и Елизавета Николаевна да двое детей Маника — Дорина и Федя. Жандармам объяснили: старики остались, их ведь партизаны не тронут, а они как-никак за огородом присмотрят, хозяйство постерегут, жалко ведь бросать… На самом же деле надо было во что бы то ни стало сохранить для партизан лесную сторожку как место хранения поступавших для отряда продуктов.

Елизавета Николаевна почти ежедневно пекла хлеб, но его отряду не хватало. Наладила выпечку хлеба в Болчанах и Мария Павловна. Его доставляли на лесной кордон Николай с Семеном, изредка — Наталья и Мария.

Баркарь, однако, не прекратил своих посещений. Переезд Маника в Болчаны его нисколько не смутил. Он, как и раньше, появлялся у калитки где-то около полудня. Поздоровается с Павлом Константиновичем (теперь он выходил встречать непрошеного гостя), посетует на жару, на тяжелые времена, поругает и немцев, и румын, и партизан, иногда попросит попить и пойдет своей дорогой. Маник сто раз наказывал отцу быть с этим Баркарем осторожным в разговорах. Но ни он сам, ни Александров не знали, что жандармский соглядатай повадился на лесной кордон не только днем, но и ночью, и в темноте пробирался к сторожке не один, а с вооруженной подмогой, что сидел, притаившись в кустах, до первых утренних петухов в надежде выследить связи лесника с партизанами. Никто в отряде не знал, как и куда пропали три бойца, посланных в полночь за водой к колодцу на лесном кордоне. Думали, случайно наскочили на патруль…

Стал замечать Маник, что переселение в Болчаны не устранило подозрительности жандармов к нему. Несколько раз по пути из Болчан к лесной сторожке они останавливали и Николая, и Семена, и его самого, придирчиво допытывались, куда и зачем идут, что несут в корзинах. А лежали там свежеиспеченные хлебы для партизан… Жандармам же говорили, что хлеб предназначается старикам, оставшимся в сторожке, и двум детям при них. В другой раз днем нагрянули в лесную сторожку с обыском и все допытывались, кто бывает здесь.

Судя по всему, опасения Александрова и Можжухина оправдались: оккупанты, бессильные помешать развитию партизанских действий, готовились к широким карательным операциям и кровавой расправе с населением. По дорогам рыскали эсэсовские команды. Облавы могли начаться в любую минуту…

Из предосторожности партизаны теперь реже навещали сторожку на опушке леса. Но однажды наведались сразу трое — Катюша, Можжухин и Никулаевский. Старики на радостях захлопотали, бросились накрывать на стол. Гости от угощенья отказались, — они очень спешили. Зашли предупредить: в сторожке жить опасно, надо немедленно ее покинуть. Петр Никулевский рассказал о несчастье, постигшем его родное село Ульму. Каратели расстреляли восемнадцать односельчан, схватили жену его Евдокию Георгиевну вместе с грудным ребенком в качестве заложницы и всячески издеваются над ней.

На дверях лесной сторожки повис замок. Некогда шумный домик, населенный дружной семьей, опустел. Федя с Дориной ушли к родителям в Болчаны, старики подались в Сарата-Мерешены, где у них были добрые приятели. Но, конечно, заботы и думы о покинутом гнезде на лесном кордоне не покидали никогда их обездомевшей и разбросанной семьи.