В большом чуждом мире

Противники остерегались друг друга и то и дело увертывались от удара.

— Боишься, Жаба?

Бандит принялся ругаться, чтобы раздразнить Доротео. С самого начала ему только это и было нужно. Нет ничего проще, чем поддеть задиристого новичка: «Нападай, трус!» Доротео уже не боялся. Он еще не был ранен, а у его соперника текла кровь.

— Деритесь, курицы, довольно квохтать!

Ноги их ступали по крови. Жаба понял, что если быстро не разделается с противником, то сам ослабнет. Он прыгнул, повернулся, перехватил нож и снова наскочил. На сей раз ему удалось поцарапать медведю руку. Но Доротео, впервые за все время боя, напал, и как раз тогда, когда противник радовался удаче. Ну и рана! Щека у Жабы разошлась, из окровавленного рта выпал шарик коки. Весь пол был уже в крови, ноги скользили, и снизу шел горячий пар, сгущавшийся в вечерней прохладе. Один из двоих должен был умереть; враги себя не помнили от ярости, особенно мучительной, ибо приходилось сдерживаться, чтобы хорошо рассчитать удар.

— Не уступай, Жаба…

Жаба плакал от злости и бессилия. Ему хотелось пропороть живот Доротео, но тот обмотанной рукой надежно защищал и живот и грудь, такую мясистую, что нож с трудом достал бы до сердца, разве что со спины. Жаба, отчаянно наскакивая, забывал о защите. Все наперед угадывает, проклятый! Попробуем левой. Один раз, стремительно отскочив, Доротео чуть не упал. Жаба отметил про себя, что тот скользит. С каждой минутой чья-то смерть становилась все неизбежней. Зрители нервно глотали слюну, поражаясь стойкости бойцов.

— Молодцы! — заметил кто-то.

Жизнь представлялась призрачной и неверной, смерть — ощутимой и близкой.

— Истекут кровью…

— Пора бы кончать…

Никто из зрителей не жалел дерущихся. Все смотрели па бой со звериным наслаждением, не пытаясь помешать. Кондоруми и Херонимо поначалу страшно испугались, но быстро успокоились. Им уже казалось, что без смерти и драка не драка. Дрожала лишь звезда, заглядывая в отверстие пещеры. Костер все еще горел ровным пламенем. Жаба подался спиной к очагу и загородил свет. Потом он запрыгал из стороны в сторону, и Доротео, резко повернувшись, упал. На это и надеялся Жаба. Он бросился на него, чтобы рассечь ему грудь, но тот, быстро поджав ноги, с силой отбросил противника к стене. Однако на одной его ноге осталась широкая рана. Оба вскочили, хрипя от злости. Кровь дымилась, и зрители тоже разъярились, словно хищные звери. Никто уже не мог стоять спокойно. Кондоруми взбесило, что Жаба накинулся на лежачего. Бандиты ревели:

— Да скорей вы!..

Ножи уже не сверкали, с них стекала кровь, как с языка пумы. Кровь была на земле, на пончо, на лицах. У Доротео вдруг оказалась рана на лбу, и красная густая пелена застлала ему глаза. Кто обессилеет первым, тот и умрет. Жаба боялся оказаться этим первым и потому спешил.

— Нападай… — крикнул другу Херонимо, видя, что Киспе упускает удобный случай.

Доротео махнул рукой, Жаба резко отскочил назад, задев Кондоруми, и тот, потеряв самообладание, толкнул его с такой силой, что Жаба повалился лицом вниз. Доротео тотчас всадил ему в горло нож.

— Ах, так! — вскричал один из друзей Жабы, видя, как его толкнули, и бросился с ножом на Кондоруми.

Херонимо тоже взмахнул ножом, но Кондоруми уже успел схватить нападающего за руку и отшвырнуть в сторону. Бандит, ударившись о камень, разбил себе голову. Началась настоящая свалка. Кто-то ранил Херонимо в грудь, Адвокат пришел ему на помощь, а Доротео, защищаясь против двоих, отступал к выходу; Кондоруми кричал, чтобы ему дали нож. Тут появился Васкес с револьвером в руке и, выскочив на середину пещеры, закричал громовым голосом:

— Стой, гады! Что делаете!..

Все остановились, и Валенсио, задержавшийся у входа, ударил рукояткой по шее того, кто упрямо наступал на Доротео. Бандиты медленно, неохотно засовывали за пояс ножи. Дикарь сказал:

— Объяснений мне не нужно: я все видел. Кто еще захочет драться, получит пять пуль в кубышку…

Он ушел в сопровождении Валенсио, крикнув с порога, как того и требовало положение непререкаемого вожака:

— Если кто намерен драться со мной, я готов…

Дикарь бился превосходно, зорко следя за противником своим карим глазом. Он был очень ловок и силен, умел нанести смертельный удар, пока соперник только еще применялся к его тактике. Так что никто главарю не ответил.

Начался дождь. Бандиты подтащили обоих мертвых к выходу, намереваясь похоронить их на следующий день, потом обмыли свои раны и разлеглись по углам, не забрызганным кровью. В середине пещеры в отсветах угасающего костра еще курился легкий дымок, растворяясь в прохладном тумане, проникающем снаружи. Одни заснули, другие вспоминали превратности драки. Ранены были все три новичка и два ветерана. У Доротео очень болела порезанная нога. Бинтов у них не было, на рану наложили вату и забинтовали кушаком. Новоявленного дуэлянта поражало лишь то обстоятельство, что ему ни разу не вспомнился судия праведный. По-видимому, это сам бог спас его без молитвы. Адвокат прервал его размышления:

— Ну, теперь ты убил человека и видел кровь. Вы уже как мы…