В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

«Спектакль «Борис Годунов» в Метрополитен-опера в прошлую среду был выдающимся благодаря дебюту Миши Райцина в роли Лже-Дмитрия… Его сценическая пластика отличается гибкостью и изяществом, а образ, созданный им, особенно в любовной сцене с Мариной был полон страсти. Тембр его голоса исключительно мягок и ровен во всех регистрах… Мистер Райцин был настолько замечателен, что хотелось бы теперь его услышать в ролях итальянского репертуара».

Позднее, Миша выступил в «Борисе также в двух других ролях – Шуйского и Юродивого. Последняя работа была оценена публикой и критиками выдающейся актёрской работой певца.

* * *

После репатриации в Израиль в 1972 году Миша Райцин раскрыл и иную сторону своего дарования – он стал изумительным кантором. Это была также мечта его жизни, которой в те годы было невозможно осуществиться в России. (Несколько слов о личном впечатлении от этой грани уникального таланта моего друга. Осенью 1984 года мне довелось услышать его в отеле «Грёссингерс» в вечер Йом Кипур. «Кол Нидрей» в его исполнении звучал совершенно по-иному. Это был другой Миша Райцин, которого я до тех пор не слышал. Его голос звучал величественно и волнующе, как будто был частью иных сфер, иного мира, мира вечной красоты и гармонии…)

Ещё до начала моей работы в МЕТ в 1980 году, Миша исполнил много ролей на этой прославленной сцене в операх Чайковского, Верди, Понкиелли, Вагнера, Р.Штрауса. Как-то в один из сезонов в 80-е годы мы играли «Евгения Онегина» Дирижировал Джеймс Левайн. Вдруг я услышал знакомый голос! Его нельзя было тотчас же не узнать! Он сразу привлекал внимание слушателей. Оказалось, что Мишу внезапно вызвали – раньше чем начались его плановые спектакли в партии Ленского. Кто-то заболел, и ему позвонили буквально во время начала первого акта! Как и всегда Миша с блеском и абсолютной свободой выступил в этой роли, как будто с утра репетировал со своими партнёрами и был «разогрет» к вечернему спектаклю! Этот эпизод ярко и точно рисует жизнь артиста.

Помимо сцены МЕТ Оперы Миша часто выступал с ведущими американскими оркестрами: Чикаго Симфони, Нью-Йорк Филармоник, Кливленда, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Израильской Филармонии и с такими дирижёрами, как Зубин Мэта, Лорин Мазель, Шарль Дютуа, Игорь Маркевич, Неэме Ярви, Джузеппе Патане, Марио Джулини, Мстислав Ростропович, Джеймс Левайн.

Его партнёрами на сцене МЕТ были всемирно известные певцы: Роберт Мэррилл, Роберта Питерc, Кэтлин Баттл, Грэйс Бамбри, Джером Хайнс, Джон Виккерс, Марти Талвела, Джеймс Моррис, Криста Людвиг и многие другие.

В 1985 году у певца началась тяжёлая болезнь сердца, 9 мая 1990 года он скончался в Нью-Йорке через три дня после концерта в Филадельфии. Он не дожил до своего 60-летия лишь двух с половиной месяцев. Память его благословенна!

* * *

Если «Борис Годунов» на сцене МЕТ вызывал с самого начала даже у благожелательных критиков много нареканий, то постановка «Хованщины» на сцене Метрополитен-опера в ноябре 1985 года была явлением совершенно иного порядка. Дирижировал Неэме Ярви. Спектакль также шёл в оркестровке Шостаковича. Конечно, Ааге Хаугланд не мог делать в роли Ивана Хованского того, что делал в этом спектакле в своё время на сцене Большого театра А.Ф. Кривченя. Но в целом опера производила огромное впечатление. Главным образом – благодаря финалу. И тут, в МЕТе финал необыкновенно выигрывал по сравнению с постановкой в Большом. В те годы в его постановке совершенно ясно доминировал «социальный заказ»: государство – всё, человек, любая группа несогласных – ничто. Это было «торжество силы над духом», правда, иллюстрировалось не самым убедительным образом – петровские солдаты появляются недалеко от каких-то землянок в самых последних тактах оперы.

В МЕТ замысел был полностью противоположным – это было торжеством духа над низменной властью «нечестивого царя». Последняя сцена представляла собой огромный скит, в несколько ярусов, постепенно заполняемый верующими во главе с Досифеем, одетыми в белые одежды и идущими, как на величайшее дело всей своей жизни – утвердить своею смертью в огне величие человеческого духа над грубой силой власти. Сцена была заполнена светом, постепенно она окутывалась огнём и дымом, закрывавшими весь скит под торжественные звуки оркестра. Если не ошибаюсь, самый конец оперы шёл в инструментовке Стравинского и Равеля. Быть может и это придавало особую торжественность и величие происходящему на сцене. Но контраст с концом оперы в Большом был столь огромным, что казалось это вообще было совершенно иным сочинением.