В борьбе с большевизмом

Однако генерал Людендорф, руководимый дипломатическими кругами Германии, упорно продолжает вести ту же линию своей тактики и сосредотачивает все свое внимание на Западном фронте.

Вслед за первым наступлением он, несмотря на тяжелые потери, предпринимает еще целый ряд атак, для которых беспрестанно требует все новых и новых подкреплений с восточного фронта. Об этом периоде генерал Гофман пишет:

«…Таким образом из дивизий восточного фронта были выбраны и отправлены на запад все нижние чины более молодых сроков службы. Особенно большой недостаток чувствовался в обученных артиллеристах, а потому из батарей, находящихся на востоке, были отобраны все, хотя сколько-нибудь годные для службы на фронте. Я убежден, что как раз отправка на запад отдельных людей из находящихся на востоке войск, имела самые роковые последствия. Большевистская пропаганда производила без сомнения свое действие. Хотя старая дисциплина и спаивала еще отдельные войсковые части и можно было еще положиться на цельные части, но все-таки к сожалению нельзя было избежать того, чтобы отдельные люди, недовольные тем, что их вырвали из их частей и отправили со спокойного фронта опять к месту новых боев, не распространяли бы заразительный яд большевистских теорий, с которыми они познакомились на востоке. Этим был внесен в боевые части на западе элемент разложения, который нашел хорошую почву в людях, переутомленных постоянными тяжелыми боями»…

Одновременно с этой ошибкой главного германского командования германское министерство иностранных дел совершает также роковой шаг. Оно разрешает советскому послу, еврею Иоффе, приехать в Берлин и, обосновавшись там, открыть свою преступную деятельность и в отношении германского народа.

Об этом я уже писал в предыдущих главах, а потому здесь ограничусь только приведением отрывка из книги того же генерала Гофмана, который и в этом случае, как человек наиболее близко стоявший к событиям в России, высказывает вполне правильный и обоснованный взгляд. Он говорит:

«…Одно из мирных условий с советской Pocсией касалось, естественно, возобновления дипломатических отношений. Однако я уже достаточно познакомился с большевиками, чтобы пренебрегать опасностью, которую представляло бы обоснование в Берлине большевистского посольства или консульства. Безусловно эти учреждения служили бы большевикам центрами для их агитации в Германии. Большевики сами ни одной минуты не скрывали, что их цель – всемирная революция – и что их первый шаг в этом направлении будет сделан к тому, чтобы произвести революцию в Германии. Они пользовались для пропаганды каждым представляющимся им случаем: так, например, известный Радек, будучи членом мирной делегации, пробовал раздавать нашим солдатам пропагандные листки из окна железнодорожного поезда. Ввиду всего этого я убедительно советовал не допускать большевистского посланника в Берлин. Я доложил мой взгляд главнокомандованию и предложил, чтобы обоим посольствам, как русскому, так и германскому, на время нахождения еще в состоянии войны, было бы предоставлено место при главной квартире главнокомандующего на восточном фронте. Здесь я был бы в состоянии ограничить слишком широкую деятельность г-на Иоффе. Главным образом можно было бы препятствовать его интимной связи с германскими коммунистами. Насколько мне известно, главнокомандование поддерживало мое предложение, но оно все-таки было отклонено вследствие несогласия с ним нашего иностранного отдела. Его превосходительство г. Крит, председатель юридического отделения иностранного отдела был глубоко убежден в чистоте замыслов Иоффе и с нетерпением ожидал продолжения в Берлине начатых с ним в Брест-Литовске переговоров. К сожалению события подтвердили, что мои опасения были основательны. Государственный секретарь Зольф велел вскрыть ящик с пропагандой, но слишком поздно и запер таким образом сарай лишь после того, когда корова из него была украдена…»

Здесь я хочу задать ряд вопросов. Можно ли было при таком положении дел ожидать революцию в Германии? Не была ли она следствием этих ошибок? Не следует ли удивляться стойкости германского народа, который выдержал это испытание с марта по октябрь, т. е. в течение семи месяцев?

Я думаю, что двух мнений в данном случае не может быть.

Если вас ставят в невыносимо тяжелые условия боевой обстановки, и притом на безнадежно долгое время; если вас к тому же кормят по карточной системе, достаточной лишь для того, чтобы не умереть с голода; если одновременно с этим вас подвергают еще искусу злостной пропаганды, подобной нашептыванию дьявола, то немудрено, что вы в конце концов теряете возможность сопротивляться и поддаетесь искушению даже помимо своей воли и указаний разума.

Повторяю, я удивляюсь германскому народу и лучшим его представителям – офицерам и солдатам. Я отдаю должное их геройству, стойкости, выносливости и патриотизму. Они сделали больше, чем могли.