В борьбе с большевизмом

Помню, я взял в руки портсигар и, назвав его для примера пироксилиновой шашкой, сказал французу, что когда желают взорвать виадуки, колонны мостов и пр., то к ним прикрепляют эти шашки, и по химическим (органическим) законам пироксилин рвет в сторону большего сопротивления. Французам надо это помнить…

После этого разговора француз вскоре уехал.

Однако «союзники» продолжали свою губительную политику по отношению к России. Они отправили в Нарву отряд князя Ливена и все время настаивали на отправке и моих войск туда же. Я категорически отказывался от этой переброски моей армии на необеспеченный тылом фронт генерала Юденича и требовал пропуска моих войск в район гор. Двинска.

«Союзники» сделали вид, что уступают моим требованиям, и заключили 26 августа договор, помещенный мной раньше, ни одного пункта которого они не исполнили. Переписка по этому поводу также уже помещена мной в предыдущих главах.

Касаясь вопроса моего соединения с генералом Юденичем для нанесения общего удара большевикам под Петербургом, я вынужден признаться совершенно открыто: с того момента, когда «союзники» создали лицемерную обстановку с целью не пропустить меня с германцами на фронт, я не поверил в возможность успеха генерала Юденича. Если взять самый грубый расчет, то и из него выяснится следующая картина. Выделив из моей армии германские войска, я остался бы при 4–5 тысячах.

Из них половина, безусловно, предпочла бы вернуться в организованные лагеря в Германию, где проявлялось самое радушное отношение и полная забота со стороны германцев. Надо отметить, что все мы, офицеры и солдаты, отлично знали, как заботились англичане о чинах Северо-Западной армии, где большинство из них ходили полуголыми и голодными. Предположим все же, что половина русского состава армии согласилась бы идти на явную обреченность. Соединясь с генералом Юденичем, я бы двинулся на Петербург, и мы взяли бы его после ряда боев. Расстроенная ими армия должна была бы выделить из своего состава если не добрую половину, то четверть для охраны порядка в занятом Петербурге (это не было бы даже приблизительным количеством гарнизонных войск мирного времени). С остатком же надо было продолжать наступление в глубь России, где мы, несомненно, распылились бы на громадных путях и равнинах страны. Рассчитывать на большой приток добровольцев по занятии Петербурга или на переход красных частей если и можно было, то в сдержанных формах. Притом весь этот новый людской запас вряд ли представилось бы возможным использовать по следующим причинам: а) армия не имела достаточно оружия, обмундирования, и пр. для снабжения этих прибывающих людей; б) нельзя было бы дезорганизованную, недисциплинированную массу вводить в бой без соответствующей подготовки. Значит, на все это необходимо было время, а последнего большевики нам не дали бы.

Кроме того, все это явилось бы той обузой, которая оттянула бы и без того слабые силы наших соединенных армий.

Население бесспорно в смысле настроения было бы на нашей стороне, но отогнав красных вглубь, мы должны были бы подвести ему как продовольствие, так и предметы первой необходимости, например мануфактуру.

Для меня было ясно и тогда, что освободителей встретят колокольным звоном, но не менее ясно было мне и то, что удержать Петербург при таких обстоятельствах было невозможно, а стало быть в результате – скорый отход и брошенное сочувствовавшее нам население на произвол большевиков. Таких случаев в добровольческих армиях, пользовавшихся поддержкой «союзников», было много, но я не был сторонником подобных преступных «маневров».

Для укрепления же положения англичане (и вообще «союзники») не сочли почему-то возможным выслать свои регулярные батальоны в соответствующем количестве под Петербург, чтобы заплатить кровью за кровь, пролитую русскими в великую войну ради союзников.

Между тем германцы давали плотно скрепленные части, технически оборудованные, с твердым духом, да, кроме того, открывали налаженный тыл как путь отхода при неудачах в глубину организованной страны.

Позади же армии генерала Юденича шумело море, готовое поглотить несчастные жертвы. И совершенно непонятно иезуитство «союзников»: если они считали допустимым, чтобы весной 1919 г. германцы освободили от большевиков Прибалтийский край, то почему осенью того же года те же войска не могли помочь русским войскам разбить окончательно большевиков? Я отвечу: да просто потому, что Прибалтийский край им нужен был для эксплуатации, а великая Россия их выгнала бы вон.

В первую половину 1919 г., когда англичане занимались созданием новых республик и совершенно отказались от помощи Северо-Западной армии генерала Юденича, в ее рядах появилось множество офицеров и солдат, отчетливо и ясно понявших, что «союзники» – предатели. Еще раньше ко мне поступали оттуда письма от офицеров и солдат с просьбой зачислить их в ряды моей армии. Многие из них в данную минуту лежат передо мной.

Это недовольство особенно ярко выразилось, когда в конце июля в Нарву прибыл отряд князя Ливена, снабженный и обмундированный германцами.