В борьбе с большевизмом

Я, как единственный из всех командующих армиями, провозгласивший открыто и определенно священные слова: «За Веру, Царя и Отечество» (вне этого Родина для меня немыслима) – естественно, вошел в некоторую связь с этой группой монархистов, из которой выделился потом «Совет». Еще в бытность мою в Митаве ко мне приезжали сенатор Римский-Корсаков, Марков 2-й, граф Игнатьев и др. монархические деятели.

Наши собеседования проходили всегда при твердом решении развить интенсивнейшую работу. Я же, руководя монархической армией, обещал в этом смысле полную поддержку.

Осенью 1920 года я был вызван к телефону сенатором Римским-Корсаковым. Из разговора выяснилось, что Марков 2-й хочет переговорить со мною по очень важному делу и просит меня приехать к нему на совещание. После этого совещания, на котором присутствовали сенатор Римский-Корсаков и барон Рауш фон Траубенберг, я устроил через несколько дней подобное же совещание у себя. Ко мне приехали сенатор Римский-Корсаков, барон Таубе и князь Оболенский.

В то время предполагался монархический съезд в Рейхенгалле. Особых освещений этого вопроса не было, но предположения общего характера высказывались. На последнем совещании мне было сказано: «Отныне мы работаем вместе – вы поддержите нас, как и мы вас».

С aрмией моей я сохранял в то время лучшую связь, что ясно видно из прилагаемых к книге многочисленных писем и фотографий. Значит, в моих руках были крепкие нити и, следовательно, возможности при наличии денег поднять армию и выйти с ней снова на борьбу с большевиками. Это хорошо учитывали будущие руководители монархического съезда и потому разговоры со мной велись в определенных рамках. Я тоже учитывал мой удельный вес и был крайне рад, что работа не застывает, что где-то в глубине назревают планы, пробивается дорога к возможностям борьбы.

Срок съезда в Рейхенгалле приблизился. Я был уверен, что присутствие мое на этом съезде, судя по предварительному совещанию с названными лицами, неоспоримо. Однако миновал съезд, и я даже не был поставлен в известность о кардинальных вопросах, разбиравшихся там.

Письмом я немедленно запросил г. Маркова 2-го о причинах такого умолчания. Я писал между прочим: «…Меня тем более удивило такое невнимание, что как я, так и те генералы, которые сейчас остались в лагере при частях, которыми они в свое время командовали, опираемся на тысячи людей, делом и кровью доказавших свою преданность Монархии. Таким образом мы сейчас лишены возможности выразить не только наше, но и их мнение, каковое, полагаю, будет и впоследствии не безынтересно, так как они, а не те которые творили политику в тылах, будут решать вопрос о будущем России».

После Рейхенгальского съезда образовался Высший монархический совет, его возглавил Марков 2-й и мое письмо, таким образом, рассматривалось уже как официальный протест, а не частное заявление. В ответ на это я получил следующее письмо, подписанное Н. Марковым.