В борьбе с большевизмом

Повторяю – г. V. Rimscha малоразборчив. Он проглядел страницы одной из русских национальных газет, издававшихся в то время в Берлине – “Призыва” (Der Ruf), где об армии моей часто писались информационные статьи. Среди прочих выводов быть помещен и такой:

“…Игра разнузданных демократических страстей в Западной Армии отражений не находит. Лозунги и цели поставлены ясно, честно и прямо – за Царя, за единую неделимую Pocсию под трехцветным русским флагом.

В маленьком городке Митаве совершается полная внутреннего напряжения работа; великая война, совершившая огненный круг разрушительного движения, как море после бури притихла, но отголоски ее еще слышатся, вражда между народами еще колышется. Мы знаем, мы поняли неизмеримую ошибку этой войны – ошибку и России и Германии. Какому Богу кинули мы ненужные жертвы? И вот там, в Митаве, камень за камнем подымается здание взаимного прощения и сближения двух оскорбленных, двух великих народов.

Единая Россия и единая Германия это будут те силы, которые устрашат сеющих смуту и вражду, устрашат тех, кто сейчас пользуется бессилием и той и другой…».

…Мне было бы трудно приводить всю статью; ее, конечно, г. v. Rimscha не цитирует – неприятно партийным товарищам.

Вместе с сомнительным материалом, упомянутым мной выше, он пользуется и выписками из книги графа фон дер Гольца. Слова графа для меня, конечно, авторитетны уже хотя бы потому, что он был моим сотрудником в деле сближения наших народов и деятельным непосредственным участником событий, происшедших в Прибалтике. Однако фон Римша касается книги графа лишь вскользь и предпочитает освещать события в Прибалтике по запискам какого-то Бережанского. Он также не приводит все то, что рисует меня с лучшей стороны, а потому и пропускает те строки, где граф фон дер Гольц говорит: «Полковник Бермондт безусловно держал войска в своих руках. Молодой красивый кавказец в своей национальной форме, с черными усами и черными блестящими глазами производил глубокое впечатление на своих людей, которому не могли не поддаться и немецкие солдаты. Войска боготворили его». Как вождь немецких частей (до эвакуации), он ясно и отчетливо видел перед собой все, что совершалось как на дипломатическом фронте, так и на линии военных организаций. Энергичный, человек твердой воли и продуманных мыслей, тонкий дипломат и искусный полководец, он не искал путеводного политического маяка в Прибалтике.

Мы видели друг друга как с глазу на глаз, так и перед солдатами – значит, оба понимали, чего хотели, куда шли, что совершали. Лично я считаю графа фон дер Гольца одним из выдающихся германских людей и первым другом России. Из уст графа я слышал заявление: «Теперь время не осуждения совершенной ошибки, а исправления ее». По мере сил мы исправляли ее: Антанта упорно стремилась раскидать камни фундамента, на котором вырастало сближение. «Союзники» забывают: фундамент этот невидим – он в душах русского и германского народов; в души же «союзники» не влезут контрольными руками. Плотно, ощутительно и ясно возникнет сближение и выльется в несокрушимые формы: так думаю и верю я, так думают и верят мои друзья – pycские и германцы. Тяжести же разного характера, испытанные мною в Германии, не приведут меня к ломке раз навсегда установившегося к ней дружеского отношения. Для меня было бы величайшим удовлетворением, если бы и германцы продолжали осуществлять принцип их гениального государственного вождя князя Бисмарка о сближении Pocсии и Германии.

Будущая Россия, собранная под твердой рукой государя императора, достойно оценит расположение к ней германского народа и как должно ответит на эти чувства.

Два народа, разобщенные войной, не могут продолжать психологического состояния войны, когда настоятельные экономические интересы толкают их друг к другу и таким образом уничтожают то, что не органично, а – временно, т. е. вражду.

Мы переступили черту недоверия – отголоска великой войны, переступили в то время, когда «союзники» кидались с запада России на восток, с севера на юг, занимаясь разрушением основ Русского государства. На юге предавали южные добровольческие организации, на западе – генерала Юденича и меня, на востоке они предали адмирала Колчака. Последнего просто – руками своего же генерала Жанена отдали в руки убийц…

И теперь, когда в недрах потрясенной Pocсии зреет крупная переоценка «союзников», когда в испытанной долгими мытарствами эмиграции выросло определенное чувство отношения к прошлому, когда на расстоянии времени роль «союзников» обрисовалась отчетливее перед всеми, – мне не приходится повторять, что даже демонстративные друзья «союзников», инсценируя свое расположение к ним, не «вздымают больше кверху рук» и не «поют им хвалебных гимнов». История совершает свой твердый ход…