В борьбе с большевизмом

Прежде всего у князя вообще отсутствовал штаб, и по его же просьбе мне пришлось командировать к нему своего Начальника штаба полковника Чайковского для организации его штаба. Как можно было в «секретном докладе» упустить это из виду? Что же касается многочисленности моих штабов, то сравнительная оценка моих заданий и заданий Либавского отряда могла бы показать, что размеры моих штабов не преувеличивали моих заданий, но, конечно, были шире Либавских, – я уже подчеркнул, что у князя просто не было штаба.

Докладчику следовало бы понять, что я создавал армию – силу, которой я не партизански тревожил врага, а стратегически верно и громоздко бил бы по фронту, тогда как князь, находя это нецелесообразным, осуществлял организации легкие, отрядные, вряд ли способные хоть сколько-нибудь на серьезные операции широкого, фронтового удара.

Упрекать меня в невыходе на Нарвский фронт не приходится: я один знал, когда и куда мне выйти. Конечно, штаб моей армии, согласно моим указаниям, организационную работу закончил как раз именно к моменту движения Северо-Западной армии к Петербургу, но ряд последующих событий нарушил мою основную задачу и результаты союзнической дипломатии отразились ощутительно и на самой борьбе с большевиками на западе и северо-западе России. Я опровергаю то утверждение, слепое, ни на чем не основанное, похожее скорее на непростительную выдумку, где рассказывается, что друзья мои – германцы «уговорили меня предпринять наступление на Ригу, именно в то время, когда Юденич начал свое наступление…», с тем чтобы помешать генералу Юденичу взять столицу.

Пояснение, что это диктовалось насущными интересами германцев, боявшихся будто бы взятия Петербурга Юденичем, где таким образом распространилось бы влияние союзников, а значит, отразилось бы и на судьбе взаимоотношений, с одной стороны, русских и англичан (к лучшему), с другой – русских и германцев (к худшему), дико и неосмысленно. Следует помнить, что я принадлежу к категории тех военных начальников, которые игрушкой в чьих бы то ни было руках быть не могут.

Надеюсь, я уже с достаточной полнотой выяснил перед читателями, насколько это и подобные ему утверждения необоснованны, – в этом признаются и те, кто затрагивает этот вопрос; в частности, сознается в безосновательности своих предположений (несколько мягче – утверждений), и сам автор в своем же докладе, в конце. Ознакомясь со всей секретной запиской, я, между прочим, удивился одному обстоятельству. Князь Ливен, будучи еще в Либаве, считал для себя возможным брать от германцев деньги, вооружение, обмунднрование и пр. и в то же время заигрывал с англичанами, идолопоклонствуя перед союзнической ориентацией. На вопрос германцев, кто он, князь выразительно указывал на ландесвер, детище германцев, с которым князь сохранял теснейшую организационную связь. Выходило – он германофил. На такой же вопрос англичан князь торопливо разъяснял, что в рядах его отряда нет ни одного германского солдата и офицера. А деньги от германцев брал, вооружение брал и брал вообще все. И вдруг, по одному движению пальца Юденича, он с легкой душой оставил тех, которые одели, обули и снарядили его отряд, и выехал на северо-запад. Отдав людей на верное съедение, он благоразумно выехал лечиться в Париж. Проявление в то время некоторой гибкости в политике, может быть, и имело бы место, но зачем же гнуться в сторону сильнейшего, тем более если он идет вразрез с русскими интересами.

Меня смутило в секретном докладе еще одно – в нем заявляется, что Либавский отряд шел под лозунгом Учредительного собрания[68]. Жалею, что не знал этого раньше: князь Ливен был скрытен и, таким образом, ввел в заблуждение меня и других. Знай я тогда этот политический уклон князя, я не соприкасался бы с ним в общей работе в Прибалтике: наши дороги – как видно из всего – расходились.

Зная за князем полное отсутствие организаторских способностей, я еще в Берлине выговорил себе условие самостоятельного формирования во всех отраслях, кроме оперативной. Время и ход вещей показали, однако, что надобность в каком бы то ни было подчинении князю отпадала, за бесполезностью для дела. Тем не менее я, не желая создавать затруднений, строго держался в рамках подчинения до того момента, когда я увидел, что князь проявил склонность подчиниться косвенным образом через генерала Юденича Антанте. Мы разошлись с князем как в принципах, так и в осуществлении их, расставшись холодно, но не врагами.