В чаще лесов

Я встаю и на цыпочках, чтобы не разбудить других, выхожу. Лес застыл в безмолвной тишине, но кажется живым при бледном свете луны. На склоне с одной стороны барака зияет небольшая просека, где деревья были вырублены на дрова. Теперь все залито светом луны. Выхожу на просеку, и словно окружило меня множество призраков, скрывающихся за каждым стволом, большим или маленьким. Чудится мне, что очутился я в Шервудском лесу[24] и вот-вот выскочат откуда-нибудь с криком люди в ярко-зеленой одежде, с луками за спиной и колчанами, туго набитыми стрелами.

Вот лес, куда являются борцы подполья всех времен, живые и свободные. Вот лес, где мелькают и сталкиваются со мною их тени. Стоя здесь при волшебном свете луны, я словно слышу их ликующие, торжествующие голоса, неумолчно вздымающиеся ввысь.

12

Я гляжу на Селию, которая сидит на полу и, подобрав под себя ноги, составляет план уроков. На ней свободная кофточка и широкие, спортивного покроя брюки. Солнечный луч, пробившийся через крошечное отверстие в лиственной кровле, играет на ее черных волосах, спадающих на плечи и окаймляющих круглые щеки.

Какой большой любовью наполнено сердце моей маленькой жены и как верна она своим идеалам! Она так нежна и женственна, что с первого взгляда не поверишь, сколько у нее силы и решительности. Еще до того как я познакомился с ней, мне рассказывали о «Лидии», о ее четырехлетием участии в борьбе партизан-«хуков» во время японской оккупации. Естественно, что я ожидал встретить женщину, закаленную во всех отношениях. Но вот однажды явилось это нежное создание и своей маленькой ручкой пожало мне в приветствии руку.

Наш брак во многом непохож на обычные супружеские союзы. Филиппинка и американец, пара людей, союз которых увенчан полной гармонией, — мы вправе бросить Киплингу в лицо его собственные слова. Больше того, мы вместе боремся во имя любви к человеку, что обогащает наш союз, а наше личное большое счастье дополняет эту борьбу.

Вспоминаю день, когда я сделал ей предложение. Мы сидели на клочке травы перед разрушенным во время войны домом на бульваре Дьюи и глядели вдаль на Манильский залив, багрово-красный в час заката.

— Понимаешь ли ты, на что идешь, беря меня в жены? — говорила она. — Время теперь неспокойное, или, вернее, в нашей стране люди, вроде нас с тобой, не могут жить спокойно. За мною уже охотятся. Ты знаешь об этом. Быть может, нам и удастся прожить некоторое время вместе в полном покое, наслаждаясь, как другие, своим счастьем. Но раньше или позже, придется решать ряд проблем: я не могу ехать в вашу страну, потому что меня знают как одну из «хуков»; тебе же не разрешат оставаться в нашей стране, если станет известно, что ты симпатизируешь нам. Чтобы быть вместе, нам придется отправиться в горы. Понимаешь ли ты это? Готов ли к этому?

— Понимаю, — сказал я. — Я люблю тебя. Я готов к этому.

Наш брак был освящен дважды: сперва мировым судьей, а затем движением, к которому мы примкнули. Произошло это в маленьком домике в Маниле, где была совершена небольшая церемония, в которой участвовали руководители движения, причем верховный руководитель обратился к нам с речью, которая спаяла нас крепче, чем какой-либо официальный документ. Помню, как во имя филиппинского национально-освободительного движения мы поклялись быть верными друг другу, ни в коем случае не допуская, однако, чтобы наши супружеские отношения помешали верности делу народа.

Наша совместная жизнь началась в маленьком домике в Макати, вся обстановка которого состояла из стола и скамейки, и пустоту его мы заполнили нашей любовью.

Мы благоразумно решили не иметь детей до тех пор, пока наша борьба не окончится победой. Нам рассказывали, как много женщин на Филиппинах, примкнувших к Движению, затем отходили от него. Они выходили замуж и слишком рано обзаводились детьми.

Я наклоняюсь и беру Селию за руку. Она поднимает глаза и понимающе улыбается.

13

Невообразимый шум в лесу будит нас среди ночи. Дождь! Каждый лист превратился в барабан, по которому неистово колотят капли. Слышно, как шквалом проносится дождь над горными кряжами, словно масса колотящих десниц, и вот он уже над нами. На нашу хрупкую кровлю обрушивается огромная пальма. Я и раньше видел тропические ливни, но ничего подобного еще не встречал. Кроша по пути своих собратьев, ветви и огромные сучья с треском рушатся наземь. Кажется, что разбушевавшаяся стихия разнесет наш барак в щепки, смоет и увлечет в ложбину.

Струи воды стекают на наши одеяла. Вскочив с постели, мы освещаем барак карманными фонариками. Наша кровля продырявлена в сухой сезон, как решето, насекомыми и крысами, и вода стекает на нас ручьями, искрящимися при свете фонариков. Все кричат, но нельзя разобрать ни слова. Разламываем ящик и заделываем самые большие щели, чтобы преградить доступ воде.