В чаще лесов

В бараке службы снабжения товарищ Кардиналь (Карди), начальник снабжения лагеря, режет мясо кабана, чтобы распределить его между обитателями лагеря. Каждое хозяйство присылает своего представителя с корзинкой-сумкой «байоиг». Мясо тщательно делится на отдельные куски, величина которых зависит от количества едоков в данном хозяйстве. Все должны получить одинаковые пайки.

Один кабан на восемьдесят человек!

9

В бараке, находящемся на расположенном несколько поодаль от нас горном кряже, лежат двое раненых. Это те двое, что были ранены во время стычки с жандармским патрулем у кромки леса несколько недель назад.

Мы с Селией нагибаемся и входим в крошечный «лазарет». Чувствуется специфический запах. Это всего лишь легкая пристройка с односкатной крышей, защищающая раненых от дождя и солнечных лучей. Они лежат на простом помосте из прутьев. Запавшие глаза горят в лихорадке и в то же время светятся радостью при виде посети гелей Одного зовут Хесус, а другого — Файтинг.

Оба были ранены в ногу, один — в бедро, а другой — в голень. С тех пор как они лежат здесь, каждый день им промывают раны, и только. Но это вовсе не результат пренебрежения, наоборот, их товарищи ухаживают за ними изо всех своих сил. Но у «хуков» пет врачей и почти никаких медикаментов. Предполагалось доставить их в одну из больниц в низинах или просто на дом к одному из врачей, однако осуществить это не так легко. Все больницы и врачи-хирурги находятся под надзором государственных разведывательных органов. Кроме того, для перевозки потребовался бы частный автомобиль, а много ли найдется сторонников «хуков» среди владельцев собственных машин.

И вот Хесус и Файтинг лежат здесь. На ногах вокруг черных отверстий, пробитых пулями, вздулись большие, уродливые, багрово-красные круги. Они пытаются даже улыбнуться. Они — «хуки», ветераны времен боев с японцами, однако оба еще очень молоды.

— Мы знаем, что останемся без ног, — говорят они. — Мы сами отрезали бы их, если бы знали, как это сделать. Половина «хука» лучше, чем ничего.

И вновь легкая улыбка скользит по их лицам.

Мы с Селией стоим еще немного, затем прощаемся, недоумевая, что же, собственно говоря, сказать на прощание. Да и можно ли подыскать слова, достойные подобного мужества.

10

Май 1950 г.

Спустившись к ручью, я купаюсь; на воде солнечные блики перемежаются с тенью листвы. Вдруг издали доносится знакомый мне раскатистый грохот. Одним прыжком: выскакиваю из воды, наспех одеваюсь и, мокрый, мчусь, перепрыгивая через выемки, выдолбленные для спуска в ложбину. Заслышав мои торопливые шаги, из барака выходит Касто Алехандрино — Джи Уай, прибывший из; соседнего лагеря, чтобы дождаться здесь одного из связных.

— Слушай! — кричу я. — Слышишь?

Джи Уай прислушивается с каменным спокойствием к звукам, которые доносит ветер.

— «Кулог», — говорит он. — Гром. Начинается пора дождей.

Как искажаются звуки в лесу, где даже гром звучит словно стрекот ручных пулеметов!

11

Ночь в лесу, где солнце, мерцая, садится за темными ветвями деревьев на косогоре, наступает рано. В сумерках раздаются хриплые, режущие слух крики птицы «калоу»[22], после чего наступает полная тишина. Ночь и лес сливаются воедино в сплошной мрак.

Подперев голову руками и опираясь ими на согнутые колени, мы сидим на помосте в ожидании ужина. В пламени очага вырисовывается силуэт неподвижно сидящего на корточках человека, который варит рис, — он похож на высеченного из камня огнепоклонника. По стенам и кровле скользят тени от пламени, споря в своей причудливой пляске с мраком ночи.

Светильником для нашей скромной трапезы, за которой мы уселись в круг на полу, служит обрывок тряпки, горящий в кокосовом масле, налитом в расколотую пополам скорлупу ореха. После ужина при мерцающем свете догорающих в очаге угольков мы образуем круг, в котором наши головы сходятся в центре, где включен маленький батарейный радиоприемник.

Радио — единственная топкая нить, связывающая нас с внешним миром. Через многие мили лесов, гор и низин доносятся к нам слабые звуки города, который мы покинули. Мы пользуемся приемником экономно, так как батареи быстро садятся, а достать их можно пе всегда. Мы слушаем ежедневно последние известия и раз в неделю филиппинскую комедийную программу из цикла «Пуго и Того», над-которой от души смеемся. Лежа здесь, мы вспоминаем неоновые огни на Авенида Рисаль, толпу на Пласа Миранда, возгласы продавцов «балута»[23] и шуршание шин автобусов, мягко скользящих по омытым дождем мостовым и развозящих народ по домам — в Пандакан, Макати, Санта-Ана.

Позднее, когда в притихшем бараке мы укладываемся спать в один длинный ряд, закутываясь в одеяла, всходит луна. Ее свет проникает через оконный проем и многочисленные отверстия и щели в лиственной кровле, скользя по лицам спящих и по уложенным в ряд узлам. Опираясь на локоть, гляжу туда, где лес уже вышел наполовину из мрака и светится в тусклом сиянии луны.