В чем суть вопроса

Такая неуверенность в себе и постоянные колебания уживались в нем с гипертрофированным самомнением. У него, как и у многих других монархов, было чувство особой близости к Небу. Известный адвокат его времени Кони, лично знакомый с царем, писал, что этот взгляд на себя как на провиденциального помазанника Божия вызывал порой в Николае приливы такой самоуверенности, что им ставились в ничто советы и предостережения тех немногих честных людей, которые еще обнаруживались в его окружении. Об этом же писал граф Витте. По его словам, при принятии решений Николаем руководила мистическая вера в непогрешимость государя, которого направляет сам Всевышний. Когда на аудиенциях министры приводили свои аргументы, называли цифры, вели подсчет бюджета, ставили в пример другие европейские страны, царь, выслушав их, следовал данной ему «свыше» интуиции. Она заменяла ему и логику, и знания.

Николай никогда не видел в своих министрах сотрудников, с которыми он должен обсуждать и решать задачи управления. Он видел в них только простых приказчиков им нанятых, чтобы они осуществляли его волю. Он никогда не вступал с ними в дискуссию из-за боязни быть уязвленным, если докажут его неправоту, и никогда не считал нужным постараться переубедить министра, привлечь на свою сторону, чтобы сохранить его сотрудничество. Для него гораздо проще было смахнуть человека, каковы бы ни были его достоинства, и поставить на его место другого. Чувство благодарности царь ни к кому не испытывал. Никакие заслуги, никакие жертвы, ради него принесенные, не могли обеспечить положения и не гарантировали от обид. Стоило только министру попытаться утвердить себя и иметь собственные идеи, как его участь была решена. Николай не держал рядом с собой человека, у которого была своя, а не его точка зрения.

Расставаясь с министром, он не делал это прямо. Он не говорил министру открыто, в чем с ним не согласен. И чем больше расходился во взглядах со своим помощником, тем, казалось, с большей благожелательностью его слушал. Увлеченный правильностью своих доводов и не получая от Николая отпора, очарованный человек полагал, что царя убедил. Он уезжал окрыленный, уверенный, что завтра приступит к выполнению намеченной программы, а утром получал конверт с известием о своей отставке. Такое лицемерие бесило Витте. «Это вероломство, эта немая ложь, неспособность сказать «да» или «нет», выполнить то, что решено, боязливый оптимизм, используемый как средство, чтобы набраться мужества – все это черты, крайне негативные во владыках», – писал он о царе.

Самыми умными в окружении Николая считались обер-прокурор Священного синода Победоносцев, убежденный консерватор, и ловкий, дельный и энергичный Витте. Они оба были самыми выдающимися государственными деятелями двух последних царствований, и оба достались царю в наследство от отца. У Александра III было то положительное качество, что, не имея собственного ума, он, в отличие от Николая, не ревновал к уму чужому. Поэтому подле него случались талантливые люди.

Победоносцев был консерватором не потому, что считал, что в России все хорошо. Напротив, он считал, что в ней все плохо. Но он видел к чему приводили попытки ее реформировать, и сделал отсюда заключение, что лучше оставить все как есть. Совсем другим человеком был Витте. Он происходил из обрусевшей немецкой семьи и как сын скромного служащего смог получить образование только благодаря стипендии. Закончив учебу, Витте поступил на работу в Управление Юго-Западных железных дорог, где вскоре был замечен начальством, а затем и самим царем. Александр III последовательно его назначал директором Департамента железнодорожных дел, министром путей сообщения и, наконец, министром финансов.

Поскольку Витте вышел из низов и общался с самыми разными слоями общества, он накопил глубокие знания о российской действительности. Тем самым он обладал тем, чего были лишены царь и его окружение. В высших кругах Петербурга Витте считали гениальным и опасным выскочкой, и не могли ему простить стремительной карьеры. Но поскольку Николай ничего не смыслил ни в железнодорожном деле, ни в финансах, он не решался расстаться с ценным работником, хотя и ненавидел его, признавая за ним превосходство. Он даже присвоил Витте титул графа за подписание им Портсмутского мирного договора с Японией, но после его смерти признался французскому послу Палеологу: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением».

А Витте раздражало в Николае его двуличие, его стремление всех водить за нос, всех обмануть, всех одурачить. «Он не способен вести дело начистоту, – писал Витте в дневнике, – а все стремиться ходить окольными путями». Но поскольку у Николая не было способностей ни Талейрана, ни Меттерниха, все его уловки, по словам Витте, вели к одному результату – к луже. В лучшем случае это была лужа помоев, а в худшем – лужа крови.