В чертогах марсианских королей

– Вот такая эта Церерская война – война, которая не может закончиться. Да, мы, конечно, в силах прекратить огонь. Нам с тобой нужно немедленно пойти к доктору Петерсен и обо всем ей рассказать. И я думаю, что через несколько дней все закончится. Но война все равно будет продолжаться еще тысячу лет. Нам всем придется улететь с Цереры. Я не представляю, как кораблям удастся подлетать к планете на безопасное расстояние… и если ты еще не понял, то в этом и заключается разгадка секрета «Ракет ближнего боя» «Объединенных сил». Их просто не существует. Вполне возможно, что они покупают свои ракеты у той же компании, что и мы. На орбите наши корабли сбивают все те же пули. И с их кораблями происходит то же самое. Они говорили правду всякий раз, когда ты рассказывал мне, какие они чертовы лжецы. – Она снова рассмеялась, и на этот раз ее смех звучал еще жестче. – Ты! Ты и все остальные! Если бы только вы захотели признать, что они точно такие же, как и вы: напуганные мужчины и женщины, сидящие в жалких окопах и продолжающие стрелять. Но вы выставляете их монстрами, считая, что они нарушили перемирие и сбили посла… ох, как же мне противно все это говорить!

Но она еще не закончила свою мысль.

– Возможно, это место стоит превратить в памятник глупости войны. И у меня есть соображения о том, какую из этого можно извлечь мораль. Хочешь узнать?

– Нет.

Стэффорд посмотрела на меня, и ей не понравилось то, что она увидела. Несколько минут назад она лупила со всей дури, но сейчас у нее был встревоженный вид. Она отодвинулась от меня, а затем и вовсе вышла из комнаты.

Но ей не о чем было волноваться. Моя ненависть была направлена не на нее.

Как Стэффорд и сказала, теперь стрельба прекратилась. Поначалу начался хаос. Солдаты поубивали всех полковников, и генералов, и многих майоров. Мне удалось спастись от суда Линча, разыграв перед ними безумный фарс, во время которого я смог убедить их в своей ненависти к «Внешним пределам», а также в том, что живым я буду им намного полезнее. В результате с места предполагаемого расстрела солдаты несли меня на своих плечах. Я сам не ожидал от себя такого, что я буду выкрикивать весь этот бессвязный бред, наполненный жаждой крови и убийств, которая все это время таилась где-то в укромном уголке моего слабеющего разума. Стэффорд говорит, что мне уже не удастся полностью восстановиться, но это и не важно. Мы летим домой.

Впрочем, все произошло совсем не так, как я предполагал. Я сижу в своем купе на корабле, который направляется обратно к Земле, а на коленях у меня – тяжелый свинцовый ящик, который, возможно, нанесет невосполнимый урон моим репродуктивным органам. Но и это не важно. У меня уже не будет шанса ими воспользоваться. По крайней мере, для репродуктивной функции. В ящике у меня – ядерная бомба. Я сделал ее своими руками. Она очень примитивная, не особенно эффективная и ужасно «грязная». Но она достаточно мощная для выполнения той цели, которую я перед собой поставил.

Я собираюсь взорвать Таманрассетский медный рудник в Алжире. У меня целый взвод фанатично преданных солдат, и они сделают все, чтобы я смог туда пробраться и провести достаточно времени, чтобы стереть с лица Земли целую гору. Шансов, что мне удастся выжить, нет никаких.

Почему именно Таманрассетский рудник? Потому что он принадлежит «Внешним пределам». Их войска наконец-то возвращаются домой, и когда мы закончим нашу работу, то лишь радиоактивные кратеры будут служить единственным напоминанием о горнодобывающей компании «Внешние пределы». Мы сотрем «Внешние пределы» с лица земли. Мы изгоним ее, как злого беса.

Мы выжжем ее каленым железом.

Мы непобедимы; ничто не встанет у нас на пути.

В прошлом я представлял себе, как взорву офис «Объединенных сил», когда вернусь домой, но теперь это невозможно. Этим займутся солдаты «Объединенных сил». Обе компании совершили роковую ошибку, отправив столько инженеров и ученых к самым обширным залежам урана в Солнечной системе. Больше они такой ошибки не совершат.

Почему я это делаю? Стэффорд говорит, что я просто тронулся умом; семь лет я только и делал, что пытался выжить; тем удивительнее, что сейчас я направляюсь на эту самоубийственную миссию. Мне самому это странно. Но все равно я это сделаю.

Отчасти из-за Наташи. Я постоянно вижу ее, и когда сплю, и когда бодрствую. Она является из мира кошмаров и все время идет рядом со мной. (Я и сейчас ее вижу, и не ту, живую Наташу, которую я хотел бы запомнить, а то, что я увидел, когда поднял защитную маску на ее шлеме и осознал, что с ней случилось после того, как пуля пробила ей лоб и взорвалась внутри головы. Кровь вытекает у нее из пустых глазниц; а кровь в ее раскрытом рту уже застыла и почернела.)

А отчасти дело в «морали», про которую говорила Стэффорд. Она утверждает, будто я совершенно утратил ее, а сейчас просто хочу увековечить тот ужас, который и породил весь этот кошмар – эту войну, которая не прекратится еще тысячу лет. Но я считаю, что мы должны воздвигнуть памятник на Земле, памятник, который останется там надолго.

Вот как я все это вижу: