В чертогах марсианских королей

Как же унизительно было присылать больным и травмированным людям открытки с банальностями вроде «Поправляйся скорей!». Многие предпочитали отказаться от открыток с текстом и ограничиться цветами и визитками. При этом отправители и получатели испытывали одинаковую неловкость. Посылать же бывшие в употреблении стихи людям, которые недавно потеряли родных… было просто немыслимо.

Некоторые решались на отчаянный шаг и сами пытались выразить свои чувства на пустых открытках. В скором времени все газеты начали публиковать эти совершенно никчемные примеры.

«Нам приходится признать, – говорилось в редакционной колонке «New York Times», – что наши люди никогда не отличались четкостью формулировок. Кто в этом виноват? Слабая система образования, тлетворное влияние телевидения, пренебрежительное отношение к своему языку в целом? В данный момент это уже не имеет значения. Америка стала посмешищем в глазах всего мирового литературного сообщества. Такого поражения мы не знали со времен развития космической программы. Мы не смогли наделить наш язык красотой, чувством, вдохновенностью… иными словами, поэзией. Мы призываем наших лидеров уладить все разногласия, завершить забастовку и вернуть к работе наших стихотворцев».

Но этот призыв так и не был услышан. Руководители предприятий, помня о недавних победах над авиадиспетчерами и профессиональными игроками в футбол, отказывались сесть за стол переговоров с лидерами поэтов. Бастующие также ужесточили свои требования. В дополнение к ограничениям на импорт и возможности чаще и больше публиковаться в крупных журналах, профсоюз теперь требовал создать свою церемонию награждения наподобие «Оскара» и демонстрировать его по телевидению. Также они настаивали на увеличении гонораров.

В ответ на обвинения, что вся его деятельность была лишь циничной уловкой для выколачивания денег, Теодор Станс – президент местного профсоюза района Квинс в Нью-Йорке – зачитал в телешоу «Лицом к нации» свое стихотворение:

ЗАЛОЖНИКИ

Неприступные стены ледяной отрешенности
Отгородили вас от ваших мечтающих сердец,
Замерших в неподвижной косности. А
Время уносится на суровых арктических ветрах.

Простите, но вы – бездушные создания,

Блуждающие по студеной, бесчувственной степи,
Пленники холодного отрицания.
И все равно вы не
Смягчитесь.

Мир разрушен, иней покрыл его руины.

Осколки стекла срезают все воспоминания.
Никто уж не прольет хрустальную слезу.
Поэты умерли давно,
Погребальные песни не написаны, не спеты.

Безграмотные невежи, вы не в силах

Выразить мысли свои.
Они ускользают лавиной
В стуке несведущих зубов.

Так поплачь, дитя,

Об этом шаре ледяном,
Что не услышит поэтов слов,
Которые отогреют вас
Своим теплом.
Мы держим присущую вам холодность
В заложниках.

Во время обсуждения, последовавшего за его выступлением, большинство критиков сошлись во мнении, что он таким образом призывал проявлять больше уважения к скромному поэту в наше материалистическое время. Некоторые же придерживались суждения, что это был яркий образец «Свободного стиха ни о чем».

Забастовка продолжалась, и страсти начали накаляться. Губернатор Нью-Йорка стал читать по радио стихи. В типичную дневную воскресную радиопередачу обязательно включали парочку сонетов Шекспира, отрывки из «Божественной комедии», а также избранные произведения Роберта Фроста или Огдена Нэша. Губернатор прекратил это занятие после того, как разъяренная толпа демонстрантов окружила его особняк, а протестующие заявили прессе, что своими действиями он посмертно превращал Данте, Китса, Браунинга и Шекспира в негодяев, не желавших вступать в профсоюз.

Привлечение штрейкбрехеров стало одной из немногих дельных идей для решения проблемы, впрочем, с этой затеей так ничего и не вышло. Было предпринято несколько попыток импортировать рифмачей из Мексики, Тайваня и Филиппин. Однако в Америке, где существовал только один государственный язык, их творчество могло привлечь внимание только недавних иммигрантов и представителей этнических меньшинств. Но, несмотря на все это, страна так изголодалась по поэзии, что многие ее граждане, не знавшие никаких других языков, кроме английского, с большим трудом пытались осилить распечатанные на плохоньком ксероксе поэмы на тагальском языке и элегии на китайском.

К четвертой неделе забастовка стала выходить из-под контроля.