В ЧЕСТИ И БЕСЧЕСТИИ

- Значит, вы утверждаете, что никто не угадал России?.. - невозмутимо продолжил Иван Петрович.

- Когда я такое утверждал? - Грибоедов насупился, ожидая подвоха.

- А Петр Великий?.. Согласен, сильно опережал реальность и правил, не соизмеряя с отечеством свой пыл. Но ведь вы сами изволили заметить, что у нас на двадцать пять глупцов один здравомыслящий...

Грибоедов оторопело смотрел на полковника, мгновенно вспомнив, когда и кому это было сказано тет-а-тет.

- Пропорция, положим, другая, более удручающая, но суть от этого не меняется, да весь вопрос-то в ином. На кого Петру было опираться своим государственным величием? На полуроту нерассуждающих гвардионцев или шатающуюся одиночку, склонную публично скорбеть по поводу собственных неудач, полагая свои стенания плачем народным и призывая тяготеющую к воровству толпу сокрушить произвол властей - до полного фиаско общих с этой толпой иллюзий? Согласитесь, Александр Сергеевич, это вы из каких-то очень уж отдаленных побуждений спорите.

- Да не спорю я, не спорю!.. - совсем заморочил голову полковник непонятным иносказанием, вовсе не идущим в разгадку России. - Оставьте меня!

- Ну хорошо, допустим, вы правы - никто не угадал России. Но сочиняете-то вы для чего? Для того, чтобы угадать, верно же? Возьмем для пущей наглядности вашего поэтического тезку. Если не ошибаюсь, вы довольно коротко знакомы с господином Пушкиным? Это замечательно, однако, надо ли кому-то постороннему вроде капитана Жуковского или членов следственной комиссии знать, что вы знакомы?..

- Знать никого не знаю и ведать не ведаю! - выпалил из своего недоверчивого далека Грибоедов, и сам удивился тому, что выпалил. - И в услугах капитана Жуковского не нуждаюсь!..

- Так слава же богу! - с видимым облегчением отступился Липранди. - А то все спорите, спорите. Экий вы спорщик, оказывается, хоть стреляйся с вами с шести шагов.

- С четырех, - строго поправил полковник Любимов.

Комментарий к несущественному

Официальная точка зрения на "мятеж реформаторов" 14 декабря 1825 года была изложена в служебной записке И.П. Липранди и прозвучала в докладе главы Третьего отделения графа Орлова: "Самые тщательные наблюдения за либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы "людей 14-го", были ложные утверждения, что занимавшее деньги дворянство является должником не государства, а царствующей фамилии. Дьявольское рассуждение, что отделавшись от кредитора, отделываются и от долгов, заполняло мысль, главных заговорщиков, и мысль эта их пережила...".

"Желаем Константина!" - кричала толпа на Сенатской площади, подзуживаемая заговорщиками, которым от цесаревича Константина Павловича тайно обещано было списание долгов.

"Желаем!" - это и есть побудительная причина. Если бы трон унаследовал Константин, скандировалось бы имя Николая. Толпа не знала ни того, ни другого.

"Ну так пусть они теперь узнают Николая!" - сказал государь. И приказал - картечью.

Когда благородные зачинщики беспорядков были рассажены по своим местам в казематах Петропавловской крепости, царь дал указание следствию: "Не искать виновных, но всякому давать возможность оправдаться". Тем не менее на шпицрутены Николай не скупился. Глупо рассуждать, кто из русских самодержцев был хуже, а кто совсем плох. Еще глупее думать, что декабристы хотели лучшего.

Перемещенные лица

После прогулки инкогнито по Невскому под февральским ветром и нервозной, конфиденциальной встречи в кондитерской Лоредо с майором Наумовым, Грибоедов едва не заболел, но пара кружек крепкого глинтвейна, подогретого Завалишиным на коптилке, а также полученная через капитана Жуковского ободряющая записка от Булгарина привели его в норму. Усвоив демонстративный урок полицейского дознания, Грибоедов слегка побаивался Липранди и старался не встревать в бесконечные споры сокамерников по разным поводам текущей мимо них жизни. Иван Петрович тоже отмалчивался, но оттого еще больше хотелось скучающим офицерам привлечь его к общей дискуссия. Скажем, о личности Пушкина, о том, что из эфиопов он, отсюда, дескать, и горячая кровь, и животные его страсти, и рысьи когти драчуна.

- Что вы на это скажете, Иван Петрович? - спрашивал Завалишин. - Вы, кажется, лично знакомы с Пушкиным.

- Я больше имею дело со сволочью, - ответствовал полковник, - а к слову, хоть бы и талантливому, не располагаю тонким пониманием. Пушкина ценю, однако по правде не нахожу ответа - за что.

- Пушкину это, положим, всё равно, - заметил Завалишин. - Он по жизни ценит только арапское свое безобразие.

- А не вы ли, лейтенант, говорили, что у нас Пушкиным все умнеют? - не выдержал Грибоедов.

- Разумеется, - охотно подтвердил лейтенант. - Как только прочитал в прошлом годе отрывки из "Годунова", так и стал, поумневши, истину искать.

- Уж не она ли привела вас сюда?

- Именно так, сударь. Черным ходом - и за решетку. Вы-то, небось, парадным зашли?

- Провоцируете?