В чём дело, Полли?

Так мы оказались на каменной скамейке. Бокалы остались на столе, поэтому распивать вино пришлось прямо из горлышка. Если бы с утра мне кто-то сказал, что вечером мы будем сидеть с Мишелем напротив леса и напиваться из одной бутылки, я бы позвонила в психиатрическую клинику и попросила срочно выслать специалиста для этого безумного человека.

Не знаю, может, так действовало вино, но мне отчего-то было очень тепло. Вечер был ветреным, а мне тепло. Голова немного кружилась, но тепло. На сердце не спокойно, но тепло… Лес не пугал. Может, всё ещё маскировался, а может, и правда был самым обычным. Мишель время от времени напряжённо вглядывался в него, будто ждал, что оттуда может кто-то выйти. Возможно, эта чёртова скамья совсем не случайно так расположена?

— Кого ты хочешь там увидеть? Зверей, которым скормили грехи? — задиристо усмехнулась я. — Это ничего, что я так неформально?

— Мне двадцать семь, я старше тебя всего на два года.

— Я говорила о субординации…

— В нерабочее время — это приемлемо. Так ты тоже знаешь эту легенду?

— Питер рассказал. Глупость полнейшая.

Я запрокинула голову к небу. Звёздная июльская ночь. Уже ночь… Голова закружилась, я резко потрясла ей. Мишель поставил в сторону опустошённую бутылку и лукаво улыбнулся:

— Так ты полагаешь, что никакой опасности нет?

— Разумеется, есть. Опасность буквально повсюду… — Теперь я конкретно плыла. Скамейка вдруг оказалось вязкой и мне начинало казаться, будто я в неё проваливаюсь.

— Хочешь, я расскажу, как всё было на самом деле? — Мишель между тем опьяневшим совсем не выглядел, правда, он моментами двоился, а голос его то и дело обзаводился эхом, но он, скорее всего, об этом не подозревал.

— Выкладывай, ненавижу тайны. Пусть станет хоть на одну поменьше…

— Эта детская страшилка основана на правде. Когда-то в этих краях практиковался похоронный ритуал: покойнику на грудь клали хлеб или другие угощения и звали Пожирателя грехов. Он съедал предложенную еду, забирая таким образом грехи усопшего себе, ему за это платили, а потом прогоняли плевками. Обычно в каждой деревне был свой Пожиратель. Они жили обособленно, простые люди старались избегать их.

— Гадость какая. А причём здесь звери?

— Псы. Их называют Псами. Человеческая душа подобна сосуду, милая Полли, она не может растягиваться до бесконечности. Когда она переполняется грехами — их нужно искупать. Смертной жизни не всегда может хватить на это. Пожиратели знали это, как никто другой. Они обращались в бессмертных Псов и бродили по лесам, ожидая время, когда снова смогут стать людьми. Они давным-давно перевелись. Но я верю, что некоторые из них… — Мишель резко замолчал и сделал вид, будто заметил кого-то в кустах.

Я слишком ярко вообразила покойников и чавканье Пожирателей в траурной тишине. Псов, хищно рыскающих в поисках еды. Меня обдало липким ужасом. Не хочу даже знать, что служит им пропитанием… Здесь так легко исчезнуть навеки. Особенно, если единственный на много миль живой человек подозрительный тип. Я посмотрела на Мишеля, он недобро улыбнулся.

Мне снова захотелось послать всё к чертям.

— Я тебя не обижу, — сказал он, словно читая мои тревожные мысли.

— Там ещё было что-то про ярмарку талантов и… Как ты получил этот шрам?

Он провёл по нему пальцем и махнул рукой:

— Про это я расскажу тебе позже, — слишком серьёзно ответил он. — Идём, провожу тебя до комнаты.

Мы прошли через кухню, Мишель достал ещё одну бутылку вина из винного шкафа, и мы продолжили путь.

— Ты говорил про болото…

— Правда?

— Про болото, которое я ношу внутри себя.

— Припоминаю.

— Что ты об этом знаешь? Почему ты сказал, что я тону?

Мы поднимались по лестнице, когда он резко остановился и уставился на меня. В его глазах читалось: «Тот, кто и сам носит в себе болото, в котором тонет, с лёгкостью вычисляет себе подобных…»

Следующий привал мы устроили под большим портретом между двумя арками. Да, просто уселись на пол и снова взялись за вино.

— Я была уверена, что это твой портрет. А миссис Беккер чуть не расхохоталась, услышав это.

— Это основатель дома. Говорят, он мой далёкий предок. Во времена французской революции аристократы бежали из Франции, спасаясь от гильотины, вот и он сбежал сюда. Отстроил этот дом и пустил корни, так сказать.

— Так это твоё фамильное поместье?

— Верно. Чертовски. — Сделав глоток, он передал бутылку мне и растрепал свои волосы.

— И французские корни… Это объясняет название пансионата.

Мне тут же захотелось узнать, почему он не продаст всё это и не заживёт обычной жизнью. Но, наверное, мы не так хорошо знакомы для таких личных вопросов.

Спустя ещё десять глотков вина, мы дошли до дверей моей спальни.

— Что скажешь, мисс Проныра, передумала уезжать? — спросил Мишель, любезно раскрыв передо мной дверь.

— Нужно дожить до утра. Для начала… Доброй ночи, Мишель.

Я зашла в комнату, и он зачем-то зашёл следом. Без стеснения зажёг бра и сел на пол, навалившись на кровать.

— Давай прикончим эту бутылку, и я уйду, — невозмутимо сказал он, заметив огромный знак вопроса на моём лице.