В чужой монастырь, или как я хотел убить Оле Нидала.

«О, друг мой, я вижу ты не понимаешь… Дело в том, что я буддист! А для буддиста нет ничего невозможного! Тибетцы, живущие на границе, увидят мои веревочки от ламы Оле и поймут что я – буддист, а значит – их брат! Они помогут мне. Они проведут меня повсюду! И, если мне встретится китайский патруль, они не увидят меня, потому что я превращусь в камень! Они пройдут в метре от меня, не узнанного, и я буду в такой же безопасности, как здесь, потому что для-буддиста-нет-ничего-невозможного !»

... позже я узнал, что в истинную веру святой муж обратился две недели назад.

После ужина мы с Машей спускаемся вниз, в сторону деревни, и бродим там среди оливковых и миндальных деревьев. Наученный неудачным опытом, оливки я не трогаю, но лежащие темной россыпью миндальные орешки оказываются вкусными; мы присаживаемся у плоского валуна и разбиваем их камнями. Солнце уже закатное, свет его отливает багрянцем, и то ли дело в этой звенящей подсветке, то ли в особой свежести вечернего воздуха после дневной иссушающей жары, но идется легко и радостно.

Мы идем к ступе. На подходе я начинаю смотреть прямо в глаза синему божку в каменной нише сверху, и вдруг меня охватывает злой задор померяться с ним силами, я смотрю в эти глаза (и мне кажется, они отвечают пристальностью), и говорю мысленно «Мне на тебя наплевать» и продолжаю идти прямо на него, и все время, пока мы обходим ступу, вместе с десятком молящихся с их четками, я твержу про себя этот вызов, а потом отхожу в сторону, сажусь, спиною к нему, лицом к горам, и смотрю вдаль. Но на душе у меня неспокойно.

После ступы мы возвращаемся на террасу, никого не находим, и идем наверх спать. Перед сном я начинаю расспрашивать о сегодняшних событиях, не удерживаюсь от замечаний, одно злее другого; чувствую, что все это бестолково и только во вред, но остановиться не могу. Маша почти плачет, и мы оба, усталые от отвращения, засыпаем.

* * *

Утро еще ужасней. Я сижу и неотрывно гляжу на зловещий тент, когда глаза устают от напряжения, я их закрываю, но и закрыв, все равно вижу тент, и еще какие-то багровые пятна, цвет моего сумасшествия. Сегодня тент звучит. Через равные промежутки, чередующиеся тишиной, раздается нарастающий из общего вздоха толпы рев «иииииееееее…»; потом звук утоньшается, распадаясь на голоса (взвизги, хрипы) - «иииииииииии-х!»; разноголосый выдох, опять тишина, мерное бормотание... Я не могу отвести глаз, мне надо знать, что там внутри, я понимаю, что отвлечься уже не удастся, бесполезно делать вид, что тента нет, и никакие горные прогулки не смогут отменить факта что -  вот он, тент… Пытаюсь углубиться во взятый из Москвы учебник французского - между строчек вырастает «иииии..»; я не могу зажечь примус, вскипятить чаю, потому что каждый чирк спички вызывает немедленный отголосок оттуда. Со своей верхотуры мне видно идущую по террасе фигурку и поражаюсь, как это она может так спокойно расхаживать в близи ужаса.

Резко вскакиваю на ноги, пытаясь стряхнуть с себя наваждение, обегаю нашу площадку, ложусь, вскакиваю, цепляю на голову наушники и ухожу по дорожке вниз в неизведанную еще сторону.

Музыка защищает. Уезжая из России, я взял с собой несколько кассет, записанных когда-то друзьями-музыкантами включив одну из них, я сразу оказываюсь в знакомом и уютном мире. Где я всех знаю, где меня знают все, где так понятно - и сейчас от этих звуков мне хочется туда, назад, под защиту привычки, чтобы не было всего этого злого и ненужного, карма-генского.

Найдя хилую дырчатую тень миндального орешника, в маленькой лощинке между холмов, я сажусь и слушаю музыку, курю самокрутку за самокруткой, и мне становится лучше. Я понимаю, что все мои беды от безделья в одиночестве, в жарком безлюдье горы, значит, на оставшиеся три дня надо найти себе занятие.

В Карма Гене время обеда. Разношерстная толпа вне своего тента кажется вполне обыденной, во многом смешной даже и я полностью прихожу себя, с удивлением вспоминая жуть и глубину утреннего кошмара. За русским столиком веселье, Леша рассказывает анекдоты, Вика ехидным родительским голосом дрючит Васисуалия.

Когда все начинают расходиться, готовясь к послеобеденной сессии, я подхожу к начальственному Хуану и объясняю, немного смущаясь:

«Знаешь, я приехал сюда просто за компанию и мне нечего делать. Если что надо, так я б помог»

Он внимательно смотрит на меня и говорит:

«О, отлично! Спасибо за предложение. Не мог бы ты, например, убраться здесь на террасе. Видишь, тут бумажек много разбросано под столиками»

Я медленно киваю, подавив взрывчик гнева. Видимо, представлялось мне это по-другому: вот сижу я за столиком при въезде на паркинг, например, и с важным видом раздаю распоряжения. Или чиню от неизвестной напасти все местные компьютеры, после чего на меня все посматривают с уважением! И тут уж сам Нидал …