Читаем В чужой монастырь, или как я хотел убить Оле Нидала. полностью

Немка наша уже уехала, и потому мы дожидаемся автобуса до Велеса, а потом идем пешком и лениво стопим, наверное, самый наш лучший день, когда мы просто идем и пьем из упаковки «Дона Симона» и смотрим по сторонам.

Добираемся уже к обеду.

... день этот заполнен суматохой встреч, народу все прибывает, причем самого разного: это и бодрого вида мужички с семьями (таких большинство), и престарелые хиппи, одетые разноцветно, какие-то безумные мотоциклисты, несмотря на жару, в кожаных доспехах, и просто люди непонятные. Появляется несколько польских автобусов, восточно-европейцы заметно моложе, раскованней и держатся веселыми стайками.

Вскорости мы встречаем приехавших из Фрайбурга Вику и Кирилла, они мечутся повсюду пытаясь что-то там важное разузнать, кого-то найти, застолбить место под палатку в стратегически важном месте, за ними, громко жалуясь, плетется плаксивый колобок – четырнадцатилетний отпрыск Вася, еще во Фрайбурге нареченный мною Васисуалием. Несмотря на поднятую ими (видимо, чтобы возместить долгое сидение в автобусе) головокружительную суету, я им рад, но пытаюсь уберечься от урагана бестолковой деятельности.

Повсюду идет обустройство – устанавливаются информационные палатки, метрах в трехстах от дома ставится на металлических распорках гигантский брезентовый тент для, собственно, Пховы; пару раз мелькают красные монашеские одежды и бритые смуглые головы тибетцев, привлекающих к себе любопытные или почтительные взгляды; один из монашков передвигается со свитой из двух красивых тибеток (фигурки из китайского календаря, но в обтягивающих джинсиках); и вот разносится жужжащий слух что приехал Сам, на своем мотоцикле BMW, на котором он любит гонять по горным серпантинам, кажется, никто его не видел, но сведения эти совершенно точные.

* * *

Следующее утро начинается деловито: Васисуалий отправляется поближе к полезной юному организму кухне, а мы идем договариваться о плате за просветление. За Пхову нужно платить, и для нас слишком много. Маша отложила на это пятьдесят долларов, нужно же по сотне на каждого, при том что я платить вообще не хочу.

Конечно же, если задуматься, все это стоит денег, ну, питание там, аренда, но все равно, представить себе мудрость, переданную не за просто так, я не могу.

Как всегда, из-за языковых трудностей договариваться обо всем приходится мне. Неподалеку от столовой стоят полотняные навесы с табличками "Взносы участников", отдельно для Западной и Восточной Европы.

Сбором денег с восточных европейцев руководит Жужа, громкая венгерка средних лет,с черными кудряшками на голове (позже выяснится, она хорошо знала Славу, моего старого друга и одного из первых русских учеников Нидала, и училась с ним вместе в буддийском KIBI в Индии(“Жужа меня как увидит, сразу кричать начинает: «Эй, Слава! Слава! Человеческий ум не имеет границ! Совершенно безграничен! Помни об этом, Слава![3]”)). В общем, она не казалась вредоносной, и не думаю, чтобы ей нравилось собирать деньги, но к задаче этой она отнеслась со всей серьезностью, как к работе на благо Дхармы.

Я начинаю объяснять что денег нам не хватает.

«Но если вы смогли доехать до Испании, значит, у вас есть деньги на путешествия, значит - вы можете и отдать что-то и своему учителю!»

«Да нет, денег у нас мало, мы проехали почти всю дорогу до Андалусии автостопом. Ну и ладно, если нельзя скидку, то ничего страшного, мы просто поедем дальше, и все…» (моя трусливая попытка выбраться из непонятного).

«Нет, вы обязательно должны пройти эту практику! Мы очень хотим видеть вас здесь! Но, понимаешь, учителю обязательно надо что-то отдавать, ведь это нехорошо, вы хотите взять, ничего не оставляя взамен. Тибетцы всегда несли подношения своим учителям! Они очень бедные, гораздо беднее вас, им иногда совсем нечего есть, но приходя к своему ламе, тибетец обязательно кладет что-то в чашу для подношений, хотя бы горсточку риса…»

«Но никто и никогда не говорил тибетцам сколько грамм риса они должны сдать в месяц за благословение… Да, все понятно, Жужа, спасибо, я думаю что меня это не интересует, я спрошу Машу, что она думает на эту тему, но мне лично ничего не надо!» Я чувствую нарастание гневного онемения, которое может выплеснуться в безобразную сцену, и мне хочется побыстрей уйти, я пытаюсь это сделать, но Жужа вскакивает:

«Нет, ты должен пройти Пхову! Это очень важно, поверь мне! Каждый пришедший вкусить Дхармы не уйдет с пустыми руками! Но мы Сангха[4], мы одно целое! Вы получите то, зачем приехали, но должны что-нибудь дать Сангхе и учителю… You should pay for your enlightenment! (за просветление надо платить)»

От последней фразы меня встряхивает.

"Нет, спасибо, лично я - как-нибудь без просветления. Больно оно у вас - дешевое!"

Перейти на страницу:

Похожие книги

Божий дар
Божий дар

Впервые в творческом дуэте объединились самая знаковая писательница современности Татьяна Устинова и самый известный адвокат Павел Астахов. Роман, вышедший из-под их пера, поражает достоверностью деталей и пронзительностью образа главной героини — судьи Лены Кузнецовой. Каждая книга будет посвящена остросоциальной теме. Первый роман цикла «Я — судья» — о самом животрепещущем и наболевшем: о незащищенности и хрупкости жизни и судьбы ребенка. Судья Кузнецова ведет параллельно два дела: первое — о правах на ребенка, выношенного суррогатной матерью, второе — о лишении родительских прав. В обоих случаях решения, которые предстоит принять, дадутся ей очень нелегко…

Александр Иванович Вовк , Николай Петрович Кокухин , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы / Современная проза / Религия
Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза