“
Бедная Жужа, она так и не поняла, в чем дело. А я ухожу очень злой.
... в общем, я объясняю Маше все это, она огорчается, но потом Вика находит немецкую подругу, готовую добавить полтинник, я иду опять к Жуже, подчеркнуто заявляю, что я только переводчик, меня тут вообще нет, такая ходячая человек-функция, и отдаю деньги (“А как насчет тебя?
Ну вот и все, с делами покончено и можно расслабиться – мы решаем вместе с Викой и Кириллом поехать на море.
Спустившись к паркингу, мы слышим, как кто-то громко разговаривает по-русски, и, обернувшись, видим две фигурки, мужскую и женскую, пытающиеся протяжными перескоками с камня на камень срезать напрямую с холма. На обоих длинные узбекские халаты, подпоясанные кушаками.
«Эй, эй! У вас машина есть? Поехали на море купаться!»
Слаженными, одинаковыми прыжками они почти добрались до дороги, и оборачиваются на мой голос такими же одинаковыми головами. Вблизи девица (которой, несмотря на юную фигуру, явно за тридцатник) выглядит менее располагающей – тонко сжатые губы и московский холодок.
«Вообще-то неплохо вначале поздороваться, а с машиной мы уж разберемся»
«А, ну ладно, – привет!»
Ее спутник, сильно моложе, с клочком бородки на подбородке, взлохмаченными волосами и немного юношеской резкостью движений, маленький, худощавый, отрывистой скороговоркой спрашивает про нас, кто да откуда. Мы присаживаемся на два нагретых солнцем каменных валуна, друг напротив друга, и разговариваем. Маша и Женя. Маша из Москвы, и у нас находятся общие знакомые (напряженность пропадает), Женя же оказывается русским французом, живущим во Франции с трех лет и потому более французом, чем русским, конечно - но это никак не чувствуется по его русскому языку, совершенно правильному, да нет, скорей,
Так что ни на какое море мы так и не попали, а вернулись знакомиться с остальными русскими – скучным американским Женей в бейсболке, младым Чеховым в ялтинской панамке (Слава, Париж) и румяным округлым Лешей (Мурманск – Лондон), забавно тараторящим, пыхтящим (Винни-Пух!) и причмокивающим, особенно рассказывая анекдоты.
А еще был Петька, скрипач из Барнаула, невысокий крепыш лет тридцати, шальной и говорящий на удивительном сибирском языке, быстром и неторопливом одновременно, когда часты раздумчивые паузы, но слова обрываются резко, с подпрыгивающей интонацией. Позже мы прожили с Петей неделю в одном доме, и он нам совсем понравился.
Итак, все в сборе. Пхова начнется завтра утром.
У буддистов Пхова считается практикой закрытой, и рассказывать о ней посторонним не разрешается - ну, и я не буду, а то нехорошо. Скажу лишь то, о чем и так можно прочитать в любой нидаловской книжке.
Во время смерти ты видишь различные картинки, цвета и т.д., и от твоего поведения, а также от накопленной во время жизни кармы зависит куда ты попадешь, будешь ли всю жизнь гавкать собачкой, родишься ли в бедной стране, где живется плохо и тебя бомбят американцы, или попадешь в Чистую Страну (Дэвачен), где отсутствуют тревожные чувства и бытовые сложности, и можно спокойно медитировать и достичь полного просветления. Пхова дает возможность отрепетировать собственную смерть, проделать необходимые умственные действия (то есть произносить нужные мантры, воображать нужные картинки и направлять свое сознание среди разноцветных огней и пугающих или манящих картинок). От многократного их повторения возникает что-то вроде привычки, ты знаешь, что тебе надо делать, и, несмотря на ужас умирания, когда подойдет твое время, сможешь правильно повторить заученное, и, даже если тебе не удастся попасть в Дэвачен, хорошее перерождение в мягкой Европе или живой России тебе обеспечено. Вот так вот.