В дальних странствиях

В бунгало на высоте 42 тыс. футов (свыше 3600 м) путешественники заночевали. Однако пронизывающий холод, от которого не спасали легкие стены постройки, не дал возможности отдохнуть. Так же холодно было и на следующем ночлеге. Пылающий камин не согревал комнаты. Вокруг лежал снег. Зато ранним утром открылось величественное зрелище. Произошло это на рассвете 23 марта в бунгало Чианбаиджан на высоте свыше 10 тыс. футов. Путешественники увидели очертания Эвереста, высочайшей вершины на земле. «Когда мы затем вышли из бунгало, первое, что бросилось нам в глаза, было чудное зрелище огромных снежных гор, среди которых особенно выделялась самая громадная вершина на свете — гора Эверест», — пишет Щербатова 119, с. 426]. Далее она приводит впечатления первой побывавшей здесь путешественницы, не называя, к сожалению, ее имени и источника сведений: «Наконец, я увидела перед собой Эверест, который словно исполинская преграда заслонял собою весь запад. Казавшийся вначале сурово-величавым, он вдруг преобразился, когда его озарили теплые лучи восходящего дивного солнца. Он превратился в массу трепещущего, дрожащего света всех оттенков опала; тенистые же места, окунутые еще в темно-сапфирную мглу, придавали еще более красоты всей этой картине… Взойдя на пригорок, я все любовалась Эверестом, который точно плавал в море нежного, серого тумана, среди которого возвышалась зубчатая корона скалистой горы. Отсюда он представлялся поистине величайшим и поразительным явлением природы. Меж тем как другие соседние вершины заслонялись каменистыми крутизнами и смело выступающими скалами, он стоял одинокий в своем пышном, царственном величии!» [19, с. 426].

Караван двигался по заснеженным тропам и лесным зарослям. Иногда путешественники предпочитали идти пешком, несмотря на усталость. Погонщики вели навьюченных животных. Самую ценную для Ольги Александровны часть груза составляла тяжелая фотокамера. Путешественница не переставала делать снимки в любых условиях.

Безлюдные дикие места чередовались с обжитыми. Люди приспосабливались и к суровым условиям Гималаев. Там, где позволял климат, жители занимались разведением чайного куста, расчищая для этого горные склоны от леса и кустарниковых зарослей. «Когда мы проехали около трех часов, лес стал редеть, и вскоре, выбравшись из него, мы опять очутились в населенных местах, — пишет путешественница. — Первые встретившиеся нам туземцы, с удивлением смотревшие на такое редкое для них зрелище европейских туристов, были заняты прочисткой полей под чайные плантации. Всюду валялись срубленные великаны столетних дубрав; земля была совершенно черная, так как для ускорения расчистки поджигались пни и деревья. Жаль было смотреть-на эти обугленные голые скаты, невольно думалось, какая чудная должна была быть здесь прежде тропическая растительность. В этом крае повсеместно набросились на разведение чайных плантаций, оказавшихся очень выгодным предприятием. Вследствие этого здесь так немилосердно, начисто сводятся все леса, что если правительство не примет вскоре надлежащих мер для упорядочения этой вырубки, то они в недалеком будущем все погибнут» [19, с. 441].

Преодолев долину реки Кулхайт, усталые, обессилевшие в результате тяжелых переходов, путешественники достигли горного монастыря Пемиончи. Буддийские монахи-ламы пустили их на ночлег крайне неохотно. Пришлось долго и терпеливо упрашивать их и дойти до самого настоятеля, чтобы получить ночлег в стенах обители. Александр Григорьевич за время путешествия по горам серьезно заболел лихорадкой. Отвели постояльцам маленькую грязную лачугу, совершенно не приспособленную для жилья. По углам валялась какая-то одежда и разный хлам. Бамбуковые стены зияли щелями. Окнами служили небольшие отверстия, закрытые деревянными ставнями. Посреди помещения находился очаг, дым от которого, как в курной избе, стлался за неимением трубы по всей комнате, заставляя путешественников кашлять и задыхаться. Пришлось залить огонь и пребывать в холоде.

Хотя монахи приняли русских путешественников не слишком гостеприимно, настоятель и его подчиненные заинтересовали Щербатовых. Ольга Александровна написала о них следующее: «Весьма живописную и оживленную картину представлял и двор Гумпа[11], с копошившимися на нем кули и сновавшими взад и вперед монахами. Эти монахи, или ламы, как их называют, суть очень типичные представители монгольского племени;, рослые, несколько тучные, с умным выражением лица, они своей наружностью напоминают католических монахов. Одеянием им служит широкая, длинная ряса из грубой шерстяной коричневой материи, спускавшаяся почти до земли и подпоясанная веревочным поясом; шея и ноги голые; в руках четки, головы выбриты. Они содержатся на общие средства всей страны, и предполагается, что они всецело посвящают себя вечному созерцанию, исключая те случаи, когда они отлучаются на богомолье или для посещения других монастырей, которых довольно много в этом крае. В здешнем, пемиончийском, считающемся главным, вновь поступившие готовятся к священству.